Эмманюэль Ле Руа Ладюри - История регионов Франции

В культурной сфере, можно ли говорить о единой Бретани в XVI и XVII веках? На востоке находится зона французского языка, ориентированная в сторону письменной культуры, на обучение населения грамотности до некоторого предела; люди благородного происхождения и представители буржуазии ведут там торговые книги, врачи менее рассеяны территориально, чем на западе, священники охотно составляют приходские регистры, элита испытывает на себе смутное (очень смутное!) влияние протестантизма; из верхней Бретани вышли несколько хороших писателей, среди которых, в первую очередь, стоит отметить сказочника и юриста Ноэля дю Фая (годы творчества примерно 1547–1573). С другой стороны, на западных склонах полуострова, в нижней Бретани, люди производили не письменные документы, а произведения искусства (бережно собранные в наше время в музеях народных традиций); в это время на западе почитали гораздо большее число святых, чем на востоке; устная литературная традиция (на бретонском языке) играла ведущую роль. Именно таким способом до наших дней сохранились, переходя от поколения к поколению в чисто устной форме, рассказы об одном преступлении, восходящие к XVI веку, или даже уэльская эпическая поэма о герое Сколане, вышедшем из чистилища, фольклорные истоки которой восходят к эпохе высокого Средневековья!

Бретань была и надолго осталась коллективным святилищем сформировавшегося католицизма, имея по полдюжины священников на приход во времена Генриха IV и Людовика XIII; часто эти клирики происходили по своему рождению из крестьянской среды, в которой они и служили; они были местного происхождения, их корни связывали их с родиной, и триентская Церковь управляла ими. Под воздействием таких проповедников, обязательно говоривших на бретонском языке, как отец Монуар, в этой церкви поведенческое христианство, идущее изнутри, постепенно уступило место тому, что долгое время оставалось всего лишь «религией простых жестов», о которых современные историки утверждают, что они были в большей степени автоматическими, чем глубоко осознанными (?).

Решимся ли мы сказать, что в общем Бретань во время своего «золотого века» длиной в несколько столетий немного напоминала Испанию, другой полуостров, только больший по размеру? Конечно, может показаться чересчур смелым проведение параллелей между региональной общностью и иберийским государством, чьи притязания вышли на всемирный уровень начиная с эпохи Габсбургов, Карла Пятого или Филиппа II. И однако, в обоих случаях имеет место бурное развитие мореплавания, та же неспособность модернизировать на глубинном уровне отдаленные районы, то же преобладание «шокового» католицизма с иезуитской окраской.

И вот ритм развития изменился: в Бретани такой точкой отсчета можно считать 1675 год. Знаменитое восстание Красных колпаков, которое нельзя назвать в полном смысле слова «бретонским националистическим», поднялось в тот год против новых налогов (гербовая бумага) и против аристократии. Государство (французское) и правящая верхушка (местная) подверглись сильному натиску. В период до восстания и во время него Бретанью управлял герцог Шольн. В его обычае было управлять своим округом несколько свысока, руками преданных ему дворян: он предоставил полную свободу действий местному благородному сословию, а также парламенту Ренна, который также полностью состоял из аристократов и охотно вел текущие дела. Однако система Шольна долго не выдержала перед лицом глубоких потрясений, которые открыли или спровоцировали мятежники 1675 года. Таким образом, центральные власти вынуждены были отдать предпочтение другим формам управления, так чтобы геополитический контекст, в котором шло развитие полуострова, смог быстро измениться.

На самом деле, с конца XVII века, когда началась война Аугсбургской Лиги (1688), обозначилась опасность со стороны Англии, вплоть до этого времени остававшаяся незначительной. Как это показал Жан Мейер, Бретань превратилась в отправную точку конфликтов между двумя коронами, французской и британской. Эти разногласия оживали с различными интервалами, вплоть до их угасания сто двадцать пять лет спустя, в 1815 году, во время полного поражения Франции.

Сама провинция в своих внутренних областях превратилась в лагерь достаточно настойчивого военного присутствия королевской армии, направленной против иностранной угрозы, но также неминуемо…против местного населения. Если выражаться по-военному, то полуостров был «пришвартован» к Франции по второму разу, привязан теснее, чем в прошлом. «Куеснона больше нет». Однако этому появился досадный противовес: за близость с Францией пришлось платить ценой регионального упадка, относительная автономия, практиковавшаяся де факто в XVI веке и в три первые четверти XVII века, переживала период своего заката, по ней наносили мощные удары два или три поколения интендантов, чья политика стала более жесткой после мятежа 1675 года. Апостол централизма, интендант Бешамель де Нуантель, начиная с 1680 года стремится действовать через голову правителя. Интенданты устанавливают свою власть через систему субинтендантов, которые не являются, как было бы сейчас, субсидируемыми супрефектами, а выступают (утешение для местной элиты) «именитыми гражданами на общественных началах». С другой стороны, население отныне обязано соглашаться с новыми налоговыми ставками, от которых в 1675 году они могли бы отказаться. Волей-неволей жителям приходится смириться: они покоряются (все труднее) подушной подати в 1694 году, десятине в 1710 году, выплатам двадцатой части дохода за недвижимое имущество после 1750 года.

Учитывая все вышесказанное, можно увидеть, что вопреки (или по причине?) жесткой политической, административной и военной ситуации Бретань в эпоху Просвещения не скатывается к систематическому отставанию в своем развитии, а как раз наоборот. Напомним на этот счет удивительные данные, касающиеся мореплавания. В XVIII веке армориканские корабли составляли 27 % французского торгового флота — огромная цифра, если учитывать протяженность французского побережья. На бретонских верфях построили более трети новых кораблей из числа спущенных на воду по всей Франции во времена Людовика XV. Впечатляющим был и расцвет таких крупных портов, как Нант, Лорьян, Брест и особенно Сен-Мало: в Нанте благодаря такой аморальной деятельности, как перевозки чернокожих рабов из Африки в Америку, население увеличилось с 45 000 жителей в XVII веке до 85 000 к 1789 году. В кельтской части Бретани, в Бресте ситуация изменилась мало, и он остался портом практически исключительно военного назначения, но и там численность населения достигла 40 000 к 1785 году. Сен-Мало, напротив, достиг своего звездного часа. Таким образом, бурное развитие океанического флота и колониальных завоеваний продолжало служить мощным стимулом для очагов активности на армориканском побережье.