Эмманюэль Ле Руа Ладюри - История регионов Франции

В XVIII веке между Вогезами и Рейном наблюдался значительный рост населения, притом что в политическом плане это не причиняло никаких особенных неудобств. В эпоху Просвещения население этой провинции почти удвоилось по сравнению с теми небольшими цифрами, что были в предшествующую эпоху из-за последовавших тогда катастроф (в период с Тридцатилетней войны и до конфликтов времен Людовика XIV). Это увеличение численности населения содействует новому наступлению мира под властью французов, освященного эпохой Просвещения. Благодаря выращиванию картофеля, более интенсивному засеву новых территорий и некоторому развитию промышленности в Милхаузе столь сильное увеличение численности населения не принесло с собой особых трудностей (но все же неурожайное начало 1770-х годов было тяжелым). Относительно гармоничное сосуществование двух языков и культур, обеспечивало быстрое распространение элементарной грамотности на немецком языке, а также высокой образованности, развивавшейся благодаря системе высшего образования, на французском и на немецком языках, и началу Sturm und Drang на местах. Звезда Пруссии восходит в зенит. Одновременно сближение Франции с Австрией (в частности во время бракосочетания будущего Людовика XVI с Марией-Антуанеттой) положило конец старой борьбе против Габсбургов, которая с XVI века поддерживала противостояние «галлов» и «германцев». В случае сохранения противостояния Эльзас могли разорвать на части. Кроме того, провинция, даже притом что она находилась под правительственной и военной властью Версаля, сохраняла свои специфические формы управления (правда, под эгидой интенданта и правителя). Аристократическая иерархия по немецкому образцу, «каскады презрения» оставались гораздо более обременительными, чем во «внутренней» Франции. Несмотря на официальную поддержку, оказываемую католической церкви, в XVIII веке simultaneum католиков и протестантов продолжает функционировать в этой провинции вполне удовлетворительно, тем более что ближе к концу эпохи Старого режима дух терпимости усилился.

Во время Французской революции на празднике Федерации (14 июля 1790 года) появляется теоретическое свидетельство того, что эльзасцы добровольно встают на сторону того, что вначале было всего лишь фактической аннексией, предписанной Ришелье, затем Людовиком XIV и Лувуа, не посоветовавшись с местными жителями. Однако в ходе революции с 4 августа 1789 года были разрушены партикуляристские структуры страны. Гораздо в большей степени, чем того хотели короли, революция иногда хотела дискредитировать (в пользу единства французского языка) то, что в ее представлении было « патуа » [16] Местное наречие. , местные германские диалекты, остававшиеся, однако, в массовом употреблении. На местах она поднимает якобинцев против протестантской и говорящей на диалектах элиты: они же сначала попали под власть либеральной идеологии 1789 года, затем они позволили вовлечь себя, увлечь и утопить в движении монтаньяров, шедшем дальше их возможностей, и в конце этого пути их ожидала гильотина. Упомянем также такой неутешительный факт, что революционеры боролись с духовенством, таким могущественным к востоку от Вогезов. Таким образом, революция создавала предпосылки, в то время пока лишь умозрительные, к тому, чтобы Эльзас опять обратил свои помыслы в сторону Германии в политическом плане, эти условия оставались лишь теоретическими, но уже прослеживались в местных контрреволюционно настроенных источниках. Правда в том, что Наполеон внес в эту ситуацию порядок: благодаря своим завоеваниям, император создал на большой территории, находившейся в непосредственном соседстве с землями Священной Римской империи немцев, возможности карьеры и перспективного роста для эльзасцев, достигших высокого социального и культурного уровня — стихийное знание немецкого языка стоило им на обоих берегах Рейна множества должностей префектов, генералов, судей. В то время местные католики переживали не самый славный период своей истории, им было далеко до знаменитых епископских семей Страсбургского диоцеза, которые были либо сторонниками французов (как Фюрстенберги в XVII веке), либо сами были французами (Роаны в XVIII веке). Сторонникам Римской Церкви приходилось отныне довольствоваться, конечно, менее широкими возможностями, но все же они сохраняли видные позиции по конкордату 1801 года в государственных и местных управленческих органах провинции. Протестанты, получившие полную свободу в последние десятилетия XVIII века, и евреи, частично освобожденные, благодаря этому добровольно встали в ряды ревностных сторонников послереволюционного режима.

Начиная со времени царствования Луи-Филиппа более быстрыми темпами идет офранцуживание (еще неполное) Эльзаса благодаря более углубленному изучению французского языка в школах, в которых, однако, еще много лет немецкий язык занимает очень важное место. Естественно, со стороны некоторых поборников немецкого языка высказывается недовольство по поводу такого расцвета «иностранного влияния», которое они считают чрезмерным и империалистическим. Когда в 1859 году ректор Страсбургской академии на некоторых уровнях обучения позволял вводить только тридцать пять минут обучения немецкому языку в день, он тем самым спровоцировал горячие жалобы, в частности со стороны духовенства, которому, как и во Фландрии, Бретани и Стране басков, местный язык помогал противостоять бурному распространению во франкоговорящей среде антиклерикальных «Светочей» [17] Hug M. La situation en Alsace // Langue Française. 1975. № 25. P. 112–120, в частности, стр. 115. то же примечание для Бретани, Фландрии, Страны басков. . Такое недовольство, однако, по поводу некоторого «офранцуживания» Эльзаса высказывалось в основном не в данном регионе, а в самой Германии, на другом берегу Рейна, вплоть до Пруссии. Немецкие языковые притязания законно возникли во время «подъема национального самосознания» XIX века и пробудили ностальгию: они заставили немцев после 1850 года пожалеть о том, что они потеряли эту провинцию, которую Людовик XIII и Людовик XIV вырвали из единой германской общности в то время, когда Германия не сознавала своего фундаментального единства и была не в состоянии отреагировать с достаточной силой. Но вернемся к эльзасскому вопросу, от которого мы отвлеклись. Пусть это не понравится тем, кто охотно переносит на прошлые эпохи типичные конфликты современности (особенно когда речь идет о «колониальном» централизме и ответных «антиколониальных» выступлениях со стороны тех, кого они считают угнетенными), так вот, пусть это не понравится сторонникам систематического анахронизма, но основная драма в Эльзасе завязалась после 1870 года, а получила свое разрешение лишь в 1945.