Сергей Куличкин - Ватутин

И результаты первых боев еще более подкрепили уверенность командования фронта. Правда, подвижная группа М.М. Попова продвигалась не столь быстро, как хотелось, но продвигалась. Танковые корпуса утопали в снегу, останавливались из-за нехватки горючего, подвергались ударам авиации, но неуклонно двигались вперед. 11 февраля 9-я гвардейская танковая бригада и 4-й гвардейский кантемировский танковый корпус захватили важный узел дорог Красноармейское и перерезали коммуникации противника. До Мелитополя оставалось полпути.

И уж совсем хорошо шли дела на правом фланге: 6-я армия, наступавшая южнее Харькова, неудержимо рвалась вперед. Ватутинцев подстегивал успех соседей — Воронежского фронта, — взявших 16 февраля Харьков. Знал бы Николай Федорович, что эта победа достигнута соседом на последнем издыхании! Но мудрено ему было это знать, если сам командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Голиков находился в роковом заблуждении. В переговорах с Ватутиным он не преминул похвалиться своими успехами.

Ставку такое положение дел тоже устраивало. Еще 8 февраля Ватутин получил директиву, которая предписывала: не допустить отхода противника на Днепропетровск, Запорожье, загнать его донецкую группировку в Крым. И это уже после его доклада о катастрофическом положении с резервами и автотранспортом! Кстати, Воронежский фронт получил задачу развивать наступление с выходом на линию Чернигов — Кременчуг. Стоит ли удивляться, что, выполняя указания Ставки, Ватутин бросил к днепровским переправам последние подвижные силы 6-й армии и весь свой фронтовой резерв — 1-й гвардейский и 25-й танковый корпуса? 18—19 февраля танкисты и мотострелки вышли к Днепропетровску и Запорожью, готовились форсировать Днепр, но вынуждены были остановиться.

19 февраля немцы, закончив формирование и подготовку ударных группировок, начали контрнаступление. Главный удар наносил 2-й танковый корпус СС, прибывший с Запада. Лучшие гитлеровские танковые дивизии «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх» — перешли в наступление из района Краснограда, а подвижная группировка 4-й и 1-й танковых армий ударила из района южнее и юго-западнее Красноармейского. Удары семи полнокровных танковых и моторизованных дивизий противника по частям 6-й армии и группы Попова вынудили наши войска отходить с большими потерями к югу от Харькова и на Барвенково. Остановлены были наши войска и на реке Миус. Ставка потребовала от Воронежского фронта помочь соседу слева, но повернутые на юг весьма слабые 69-я общевойсковая и 3-я танковая армии не только не смогли улучшить положение, но и сами начали откатываться назад. 4 марта противник, перегруппировав силы, устремился на Харьков и Белгород.

К тому времени Ватутин уже полностью осознал тяжесть обстановки и прилагал все силы для спасения положения, чего нельзя было сказать о Голикове. Тот все еще продолжал слать в Ставку оптимистические доклады.

Жуков в своих воспоминаниях писал: «Н.Ф. Ватутин оттянул назад вырвавшиеся вперед части 3-й танковой армии и 69-й армии и организовал более плотные боевые порядки западнее и юго-западнее Харькова. Воронежский фронт, которым в то время командовал генерал-полковник Ф.И. Голиков, такой отвод войск не осуществил».

Эсэсовские танковые дивизии, головные батальоны которых были укомплектованы тогда еще малоизвестными «тиграми», 16 марта захватили Харьков, вырвались на Белгородское шоссе и устремились на север. 18 марта пал Белгород. В это время на фронт прибыли представители Ставки Жуков и Василевский. Под Обоянь срочно выдвигались 21-я, 64-я и только что сформированная 1-я танковая армии. 20—21 марта части 21-й армии прочно встали севернее Белгорода, а в районе Обояни сосредоточилась 1-я танковая армия. До 27 марта противник отчаянно атаковал наши войска, но безуспешно. Фронт стабилизировался по рубежу Гапоново, Трофимовка, Белгород, Волчанск, образовав южный фас Курской дуги.

Примерно в это же время, после такого же неудачного наступления войск Центрального фронта под командованием Рокоссовского на Орел, образовался северный фас Курской дуги.

Стало понятно, что зимняя кампания заканчивается и положение фронтов стабилизируется. Произошли и некоторые кадровые перемещения, «Чтобы укрепить руководство Воронежским фронтом, — писал Г.К. Жуков, — Верховный приказал назначить командующим генерал-полковника Н.Ф. Ватутина. Вступив в командование, Николай Федорович с присущей ему энергией взялся за укрепление войск фронта и создание глубоко эшелонированной обороны».

Вот так, «чтобы укрепить руководство». Значит, и после относительных зимних неудач вера в полководческий талант Ватутина не пошатнулась.

После войны во многих мемуарах, исследованиях весьма противоречиво оценивались события той зимы, и многие винили в неудачах только командование Юго-Западного фронта. Так, С.М. Штеменко в своих мемуарах «Генеральный штаб в годы войны» бездоказательно говорит о том, что у Генштаба сразу появились сомнения в успехе операции «Скачок». Выгораживая Ставку, Генштаб, Сталина, он пишет: «До сих пор остается загадкой, как это Ватутин — человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной его убежденностью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий».

Правда, далее он говорит о недооценке возможностей противника со стороны всех инстанций руководства Вооруженных Сил, но гораздо откровеннее по этому вопросу высказался А.М. Василевский: «Ставка и Генеральный штаб допустили ту же ошибку, что и командующие Юго-Западным и Воронежским фронтами: не ожидали наступательных операций врага, считая его разбитым. Ставка не только согласилась с предложениями командующих по развитию дальнейшего наступления, но в своих директивах даже расширяла планы фронтов. При этом Ставка никаких мероприятий по усилению их войск не предпринимала (разрядка моя. — С.К .). В результате Юго-Западный фронт продолжал с боями продвигаться в западном и юго-западном направлениях, с каждым днем увеличивая ширину фронта наступления, к началу контрнаступления врага достигшую уже более 400 километров. К тому же наши войска в результате непрерывных и длительных наступательных боев несли большие потери в живой силе и технике и из-за чрезмерной удаленности от баз снабжения испытывали острый недостаток в боеприпасах».

Спору нет, двоякое впечатление оставляют итоги зимней кампании 1942/43 года. В этой связи хочется еще раз вспомнить о так часто забываемом слагаемом успеха — умении воевать. Наступать сложнее, чем обороняться, и не раз еще предстояло нашим военачальникам испытать горечь неудач, чтобы преодолеть в общем-то объяснимое головокружение от успехов. Не следует забывать и о том, что всякая война есть противодействие двух сторон, и очень часто, анализируя свои действия, мы начисто забываем о противнике, впадая в ту же самую ошибку, в которую впадали военачальники. Пока немцы воевали лучше. И ошибки Ставки, командующих покажутся не столь обидными, если мы уясним, что воевали они с очень сильным и искусным противником. Конечно, остаются горечь и глубокие переживания от гибели десятков, сотен тысяч людей. Эти переживания не будут давать покоя, пожалуй, до конца жизни военачальникам, командирам. И кто оценил ту степень мучений, которые они испытывают, посылая одного бойца, сотню, тысячу на гибель? Конечно, хорошо бы одерживать победы без бессмысленных жертв, а еще лучше вообще без них. Но на войне так не бывает, у нее свои законы...