Энн Гленконнер - Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы [litres]

Неудивительно, что жизнь с Колином и его матерью в первые три месяца нашего брака оказалась почти такой же тяжелой, как и медовый месяц. Однажды я спросила у Памелы, как обращаться с Колином, когда он выходит из себя. И она объяснила, что успокоить его очень легко:

– Достаточно лишь сварить ему чашку какао перед сном.

Я не могла понять, то ли она ничего не хочет видеть, то ли Колин позволяет себе подобное только в отношениях со мной. Я точно знала, что какао мне не поможет.

К счастью, довольно быстро наш друг Патрик Планкет, который был настоящим фаворитом королевы, ее конюшим, а впоследствии дворцовым экономом, предложил нам поселиться в доме его брата, пока тот находится в Африке. Оставив Памелу в Лондоне, мы переехали в Кент, и там в феврале 1957 года родился наш старший сын, Чарльз.

Мы с Колином были в восторге. Чарли был прекрасным ребенком, да еще и мальчиком. Я мгновенно обеспечила Колина наследником. Все испытывали подлинное облегчение.

Жизнь постепенно устоялась. Каждое утро Колин отправлялся с вокзала Вест-Мейлинг в Сити, где работал в банке отца. Он носил котелок и всегда брал с собой зонтик – типичная форма Сити в то время. Я оставалась дома с Чарли и организовывала различные благотворительные мероприятия – благотворительность очень меня увлекала. Такой и должна была быть наша жизнь.

Но за пристойным фасадом у Колина скрывалась тайная личность, которой я так и не сумела понять. До свадьбы мне никто не сказал, что у него было два нервных срыва, и любимая его (и тоже весьма эксцентричная) тетушка Клер лечила его в швейцарской клинике. Однажды он босиком и в пижаме прибежал через весь Лондон в больницу, утверждая, что у него остановилось сердце. Похоже, своим заявлением он немало удивил врачей – вряд ли он бы добежал до больницы, если бы это действительно было так.

Но в Колине было немало хорошего. Он научил меня такому, чего я никогда не знала. Он был лучшим собеседником в мире, и его истории всегда были очень живыми и яркими. Когда он пребывал в хорошем настроении, сравниться с ним не мог никто. Проблема заключалась в том, что, даже когда он был веселым и интересным человеком, я не переставала думать, когда его настроение изменится. А менялось оно очень быстро. Колин, как оборотень, мог взорваться в любую минуту. Любая мелочь могла вызвать его яростный гнев. Однажды в офисе банка он так пнул витражное стекло, что перерезал себе артерию на ноге. Вот так он пытался бросить курить.

Обычно его выводило из себя что-то тривиальное. Стоило ему завестись, и он требовал, чтобы я не шевелилась, пока он не успокоится. Если я двигалась, это бесило его еще сильнее. Я научилась замирать, как кролик, и затаивать дыхание, пока он не успокаивался. А потом он вел себя так, словно ничего не случилось. Во время газовой атаки люди надевают противогазы, под дождем раскрывают зонтики – у любой проблемы есть свое решение и защита. Но с Колином мне ничего не помогало.

Вскоре после нашей свадьбы, выведенная из себя истериками Колина, я уехала к маме. Я думала, что совершила ужасную ошибку, выйдя за него замуж. Не знаю, чего я ждала от мамы, но она мгновенно пресекла любые мысли о разводе, однозначно заявив мне:

– Возвращайся домой. Ты – его жена.

Думаю, она понимала: стоит ей проявить хоть малейшее сочувствие, я уцеплюсь за это. Но я была замужем, ожидала ребенка, и развод в таких обстоятельствах был не лучшим решением. Так мама справлялась со всем: она просто подхватывала все, что швыряла в нее жизнь. Так делали все. Мама демонстрировала мне хороший пример – практичность у нее всегда брала верх над сентиментальностью, а отрицание она предпочитала конфликтам.

И я послушалась. Я вернулась к Колину и смирилась с судьбой. Он всю ночь не давал мне спать – улегся на полу, свернулся калачиком и что-то бесконечно говорил. Я к такому не привыкла. И неудивительно – ведь у меня не было опыта общения со взрослым мужчиной, который ведет себя подобным образом. Колин никогда не вел себя нормально. Он не принимал ничего, что всем остальным казалось совершенно разумным. Он терпеть не мог театр, потому что не мог выдержать антрактов, и всегда уходил со второго действия. Он редко ел с тарелки, предпочитая есть из бумажных пакетов. Одно время он не ел ничего, кроме мармеладных яиц, чего я понять никак не могла. А еще он любил покупать домá. Мне пришлось научиться принимать и мириться с этим, как и с другими его выходками – у меня просто не было выбора. В любой момент он мог заявить, что купил новый дом и нам нужно переезжать – порой сразу же после переезда в очередной дом. Он никогда со мной не советовался, и я просто привыкла. Не могу сосчитать, сколько домов у нас было в Лондоне.

Отец это заметил и предложил мне купить одну из освободившихся ферм в Холкеме, чтобы у меня был собственный дом. Он думал, что это облегчит мою жизнь. Свободны были две фермы. Одна находилась прямо на болотах – красивый дом в голландском стиле. Но я представила себе мрачные, промозглые зимы и болотных ведьм и выбрала другую, расположенную в нескольких милях от Холкема. Я купила этот дом со значительной скидкой. Колин, который полностью контролировал наши дома в Лондоне и отделывал их по своему вкусу, не спешил приезжать в мой дом. Но когда я закончила отделку, то мне захотелось показать ему свой дом – я им по-настоящему гордилась.

Ванные в доме были совершенно новыми, и полы в них были застланы коврами. Когда Колин впервые приехал в мой дом, я накрыла ковры пленкой: в ванне Колин всегда так сильно плескался, что все полы вечно были залиты водой. Но, увидев в ванной комнате пленку, Колин пришел в ярость.

– Ты постелила пленку из-за меня?! – шипел он. – Ковры тебя дороже меня! Как это типично!

С этими словами он оделся и выскочил из дома. Я не знала, куда он отправился. Потом я вышла на улицу и услышала стоны, доносившиеся из ветхой сельскохозяйственной постройки на другой стороне дороги. Я пошла на шум и, к своему ужасу, увидела Колина. Он сидел на корточках за двумя ржавыми тракторами. Выходить он категорически отказался. Меня охватила паника – не дай бог, жители деревни увидят, что у нас происходит.

Я позвонила маме, и она приехала с врачом. Ему пришлось проползти под тракторами, чтобы сделать Колину укол. Стонать он перестал, но потом доктору пришлось вытаскивать его обмякшее тело из-за тракторов. Мы с мамой помогли втащить его в дом, уложили на кровать и поблагодарили доктора, который постарался уехать побыстрее. На следующий день Колин вел себя так, словно ничего не случилось. И мама тоже.

Несмотря на это, такое поведение мужа меня беспокоило, и я уговорила Колина обратиться к врачу в надежде, что это ему – и мне – поможет. Врачи объяснили его состояние чрезмерной чувствительностью и напряженностью. Но такое вежливое объяснение нам не помогло. Я несколько месяцев уговаривала его обратиться к психиатру, и со временем он согласился. Он очень быстро побывал у нескольких врачей, не возвращаясь к ним после первого же сеанса. Наконец он нашел пожилого специалиста, который его устроил. Когда я спросила, как проходят сеансы, он ответил: