Джон Келли - Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Уникальность Черной смерти в Марселе заключалась в том, что в условиях эпидемии люди вынуждены были противостоять волне антисемитизма и при этом сохранить верность своему средиземноморскому наследию толерантности. Во время чумы местная еврейская община численностью 2500 человек не подвергалась преследованиям или нападкам [423] Шацмиллер, «Les Juifs de Provence», с. 475–480. . Более того, по мере того как беспорядки становились все более жестокими, Марсель стал своего рода убежищем для евреев, подвергающихся преследованиям в других регионах.

В Авиньон, город, где было семь церквей, семь мужских и семь женских монастырей [424] Т. Мур, Historical Life of Joanna of Sicily, Queen of Naples and Countess of Provence , т. 1 (Лондон: Болдуин, Крэдок и Джой, 1824), с. 304. и одиннадцать публичных домов [425] Моррис Бишоп, Petrarch and His World (Bloomington: Indiana University Press, 1963), с. 48. , чума пришла в ужасном январе 1348 года, заполнив местные кладбища до отказа и еще больше подорвав и без того запятнанную репутацию папства.

В феврале 1300 года, когда Бонифаций VIII, последний из великих пап Средневековья, вышел на балкон дворца в Ватикане и провозгласил 1300 год юбилейным, «для того, чтобы больше верующих стало посещать Рим», папство казалось непобедимым. Но его всемогущество было лишь иллюзией. Тем зимним февральским утром, пока Бонифаций стоял, наслаждаясь лестью верующих, история уже работала против церкви, и если папа все еще не обращал внимания на этот факт, то его давний враг Филипп Красивый хорошо это понимал. В течение десятилетия «августейший и суверенный дом Франции», новая власть в Европе, не раз, а дважды оскорбит папство. В 1303 году сторонники Филиппа арестовали Бонифация в его летнем дворце – это настолько шокировало престарелого папу, что несколько недель спустя он внезапно скончался. Затем в 1308 году преемника Бонифация, покладистого, веселого гасконца Климента V, угрозами заставили оказать поддержку королю Филиппу в деле тамплиеров. После того как пятьдесят четыре члена ордена были казнены на площадях Парижа за распитие порошкообразных останков своих незаконнорожденных детей и за другие «самые нечестивые» преступления, за которые «жгуче стыдно перед небесами» [426] Такман, Загадка XIV века , с. 43. , Климент, при поддержке Филиппа, объявил, что бо́льшая часть казны тамплиеров будет передана французскому королю в знак признания его усилий по наведению порядка и установлению справедливости.

Во время казни Великий магистр де Моле не забыл поблагодарить Климента за его участие в упразднении ордена. Легенда гласит, что, когда Великий магистр ступил в огонь, он пригласил папу и Филиппа присоединиться к нему в аду.

Однако все, что французская корона сделала с папством, не было столь разрушительным, как то, что папство сделало с самим собой в Авиньоне. В 1308 году Климент V переехал в эту провансальскую деревушку. Вообще идея «папа-живущий-не-в-Риме» не была новой. В период с 1100 по 1304 год папы проводили больше времени за пределами Священного города, чем в нем. Но ссылка в Авиньон была нечто иное. Во-первых, было подозрение, что Климент не возвращается в Рим, потому что не желает расставаться со своей прекрасной любовницей-француженкой графиней Перигор [427] Там же, с. 26. . Во-вторых, дело было в самом Авиньоне: переполненный сгоревшими домами – наследием Альбигойских Крестовых походов тринадцатого века – и кривыми улочками, продуваемыми сильными ветрами и окруженными осыпающимися стенами, город был такой же ветхий, неудобный и грязный, как Рим, но в нем не было того исторического очарования и влияния, не было той инфраструктуры. Непосредственная близость французской короны – Прованс все еще номинально оставался независимым – также усиливала впечатление, что папа превращается во французскую марионетку.

Однако самым вредоносным аспектом авиньонского папства было полное отсутствие морали. Климент V и его преемники превратили Церковь в своего рода духовный дозатор конфет. Плодовитые умы папской курии сумели придумать индульгенции на случай любой ситуации и любого вообразимого греха. За определенную плату незаконнорожденный ребенок мог стать законнорожденным, за деньги можно было получить право вести торговлю с иноверцами, жениться на своей двоюродной сестре или покупать краденые товары. Были также предусмотрены разрешения для особых случаев – для монахинь, которые хотели пользоваться услугами служанок, для обращенных евреев, которые хотели посещать своих необращенных родителей, и для людей, которые хотели быть похороненными в двух местах (для этого тело умершего нужно было разрезать пополам). Зажиточный образ жизни авиньонских пап еще больше усилил атмосферу морального падения, царившую в городе. «Простые рыбаки из Галилеи» теперь «разодеты в пурпур и золото» [428] Ирис Ориго, The Merchant of Prato (Нью-Йорк: Альфред А. Кнопф, 1957), с. 8. , – сетовал Петрарка.

Обед, устроенный Климентом V в 1308 году, наглядно демонстрирует имперский стиль авиньонского папства. Штат слуг, состоявший из четырех рыцарей и шестидесяти двух оруженосцев, подавал тридцати шести гостям папы, расположившимся в окружении изысканных фламандских гобеленов и шелковых драпировок, обед из девяти блюд на серебряных и золотых тарелках. Каждое блюдо состояло из трех тщательно продуманных pieces montées , или центральных элементов, таких как замок из жареного оленя, косули и зайцев. Между четвертым и пятым блюдами гости преподнесли папе великолепного боевого коня белого цвета стоимостью 400 флоринов (за один флорин можно было купить хорошую овцу) и два кольца, одно с огромным сапфиром, другое с огромным топазом. В знак признательности Климент подарил каждому гостю особый папский перстень. Во время второго перерыва между пятым и шестым блюдами слуги запустили фонтан, из которого полилось пять разных сортов вина. По краям фонтан украшали павлины, фазаны, куропатки и журавли. В перерыве между седьмым и восьмым блюдами гостей ждал рыцарский поединок в закрытом помещении. После девятого блюда и представления был подан десерт. Он состоял из двух съедобных деревьев: на одном, серебристого цвета, висели позолоченные яблоки, персики, груши, фиги и виноград; другое, зеленое, было украшено цукатами. Вечер завершился еще одним представлением. Все хлопали в ладоши, а шеф-повар и его команда из тридцати человек выбежали из кухни, чтобы исполнить танец для гостей папы [429] Эжен Мюнц, «L’argent et le luxe à la Cour ponti çate d’Avignon», Revue des Questions Historiques 66 (1899), с. 403. .

Иоанн XXII, преемник Климента V, был более бережливым, но только потому, что тщедушный, с худым лицом Иоанн больше любил считать, а не тратить свои деньги. Один ученый на досуге подсчитал, что личное состояние Иоанна, составлявшее двадцать пять миллионов флоринов, весило девяносто шесть тонн [430] Бишоп, Petrarch and His World , с. 42. .