Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Европейские колониальные державы, захватывая новые территории, неизбежно сталкивались с проблемой включения местных народов в общеимперское правовое поле. Важным этапом на пути реализации этого замысла была кодификация обычного права, которое, как правило, бытовало в устной форме. Обычное право с имперской перспективы представляло собой «остаточную категорию» («residual category») [140] См. подробнее об этом понятии: Merry S. E. Anthropology, Law and Transnational Processes // Annual Review of Anthropology. 1992. Vol. 21. P. 364; Moore S. F. History and the Redefinition of Custom on Kilimanjaro / Eds. J. Starr, J. F. Collier / History and Power in the Study of Law. Ithaca, 1989. P. 289. , т. е. тот набор информации, который колониальные власти посчитали нужным включить в сборники, устранив при этом все противное с точки зрения европейской морали и политически нежелательное [141] Hoffman K. E. Berber Law by French Means: Customary Courts in the Moroccan Hinterlands, 1930–1956 // Comparative Studies in Society and History. 2010. Vol. 52. No. 4. P. 852. . Однако процесс кодификации не был таким однозначным, как может показаться на первый взгляд. Он протекал на фоне различных региональных контекстов, требовавших индивидуального подхода к той или иной ситуации. Опыт, приобретенный одной империей, в силу каких-то специфических условий не всегда мог быть заимствован другой. Тем не менее колониальная кодификация имела и свои закономерности. Чтобы установить это, мы хотим описать несколько ее моделей. Такое сравнение поможет прояснить суть следующих проблем. Какие аналоги существуют между Российской империей и другими европейскими странами? Почему, в отличие от других колониальных держав, сборники обычного права, подготовленные русскими чиновниками и ориенталистами, не стали действенным инструментом в практическом правовом регулировании?

Российская политика по отношению к собственным «туземным» подданным, конечно, имела как свои особенности, так и параллели, объединявшие ее с другими колониальными империями, например с Францией. Как отмечают современные исследователи, варианты военно-народного управления, созданные на Северном Кавказе и в Закаспийской области Туркестана, вводились французами в Алжире [142] Бобровников В. О., Конев А. Ю. Свои «чужие»: инородцы и туземцы в Российской империи. С. 188–189. . Важным в этом контексте является и другое наблюдение: после завоевания в 1857 г. Кабилии (северо-восточной части Алжира) Французская империя столкнулась с берберами [143] Общее название жителей Северной Африки. Они занимали территорию от западных границ Египта на востоке до Атлантического океана на западе и от реки Нигер на юге до Средиземного моря на севере. После завоевания мусульманами Магриба берберы подверглись влиянию арабской культуры. . В отличие от своих арабоязычных соседей, берберы рассматривались колониальными чиновниками как слабо исламизированное население. Учитывая этот подход, имперская администрация противопоставляла шариат «светскому» обычному праву, надеясь с помощью поддержки последнего усилить французское влияние в регионе [144] «Существование „светского“ обычного права было воспринято как более чем убедительное доказательство их материализма и „независимого духа“ и, таким образом, их расположенности к французскому влиянию». Цит. по: Scheele J. A. Taste for Law: Rule-Making in Kabylia (Algeria) // Comparative Studies in Society and History. 2008. Vol. 50. No. 4. P. 897. . Как видим, описанная ситуация имеет прямые аналогии с Казахской степью — когда местное кочевое население объявлялось поверхностно исламизированным, а адат становился инструментом колониальной политики. Французские власти, как и власти Российской империи, стремились кодифицировать обычное право. Однако, в отличие от Казахской степи, правовые сборники берберского населения Алжира, подготовленные по заказу колониальной администрации, нашли свое практическое применение — их использовали в качестве судебников в местных магистратах [145] Ibid. Р. 901–908. . Хотя эти кодексы стали действенными руководствами, сложно быть уверенным в том, что представленная в них информация воспринималась самими колониальными чиновниками без проблем. Как и в случае И. Я. Осмоловского, снабдившего свой текст цитатами из книг по фикху и пытавшегося доказать, что казахское обычное право является частью обширной исламской правовой культуры, берберские сборники не стали исключением. Они также отражали тесную связь с шариатом, прежде всего потому, что были написаны местными имамами или религиозными учеными [146] Ibid. Р. 898. . Это обстоятельство затрудняло попытки чиновников установить характер влияния исламского права на берберскую культуру, так как они по-прежнему противопоставляли обычное право и шариат. Пытаясь найти выход из этой проблемы, французские власти отказались от попыток некой стандартизации правовых норм, например от сведения их в единый кодекс. Чиновники также вынуждены были признать и то обстоятельство, что сборники обычного права не следует рассматривать в качестве механизма для модернизации и европеизации местного общества. Основное внимание было сосредоточено на подготовке так называемых «деревенских кодексов», представлявших деревню априори как специфическое правовое пространство, выходящее за пределы других норм, — право соседних деревень, государственное право, мусульманское право [147] Ibid. Р. 901–904. . Такой подход, на наш взгляд, позволял больше сосредоточиться на вопросах местной рутины, чем сделать узкий региональный контекст заложником общеимперских стереотипов. В конечном счете французам удалось избежать ошибок, с которыми столкнулись российские власти. Несмотря на этот европейский опыт, Российская империя не готова была отказаться от идеи общего кодекса для инородцев Казахской степи.

Интересное развитие проекты кодификации получают после установления французского протектората в Марокко в 1912 г. Замысел этой реформы основывался на идее постепенного перехода местного берберского населения к французскому законодательству и европейским ценностям. Однако такое более откровенное, чем в Кабилии, намерение осуществить трансформацию местного общества столкнулось с непредвиденными трудностями. Главная из них заключалась в том, что берберские общества и суды были тесно связаны с шариатом, а не с адатом, как предполагала колониальная администрация. Это наблюдение парализовало дальнейшие усилия французских чиновников, полагавших, что они успешно справляются с защитой населения протектората от распространения исламского права [148] Hoffman K. E. Berber Law by French Means: Customary Courts in the Moroccan Hinterlands. Р. 854–858. .

Сравнение Российской империи с Французской полезно не только умением найти априорное сходство в реализации колониальной политики. Империя Романовых была непосредственно знакома с французскими методами управления мусульманами. Так, в 1874 г. после хивинской кампании капитан А. Н. Куропаткин был отправлен с официальной миссией в Алжир [149] Его непосредственная задача заключалась в том, чтобы наблюдать методы подавления мусульманского «фанатизма» и подходы к управлению этой колонией. См.: Morrison A. Creating a Colonial Shari‘a for Russian Turkestan: Count Pahlen, the Hidaya and Anglo-Muhammadan Law / Eds. V. Barth, R. Chetkovsky. Imperial Cooperation and Transfer, 1870–1930. London; New Delhi; New York; Sydney, 2015. P. 129. .