Стивен Коткин - Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Преднамеренно выведя из строя централизованный партийный механизм, Горбачев сохранил контроль над столпами советской силовой системы: над армией, КГБ и МВД, республиканские «ответвления» которых были полностью подчинены Москве. Однако хотя колоссальное ведомство госбезопасности продолжало собирать огромное количество информации, гласность уничтожила страх перед КГБ и нейтрализовала его потенциал устрашения [69] Леонид Шебаршин, глава советской разведки, который в первой половине 1990 года был отправлен в командировку в прибалтийские республики, обнаружил там, что «огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать». См.: Шебаршин Л. Рука Москвы: записки начальника советской разведки. М., 1992. С. 274. . Трудность же использования армии внутри страны стала ясна в апреле 1989 года, когда армейские подразделения были использованы в Тбилиси для разгона нескольких сотен демонстрантов, многие из которых выступали за независимость Грузии. В ходе силовой акции погибло около двадцати человек, и это поставило всю Грузию на грань восстания. Как рутинные политические инструменты, КГБ, МВД и армия не могли заменить партию. Более того, их использование было теперь предметом постоянных дебатов на союзном Съезде народных депутатов и в республиканских законодательных органах.

Тем не менее если бы в 1989 или даже в 1990 году армия была бы задействована для того, чтобы утвердить верховенство законов СССР быстро и в широких масштабах (как мог бы посоветовать Макиавелли), это могло бы сдержать движения за независимость и помогло бы центру выиграть время. Именно так произошло в Азербайджане, где отделение населенного армянами Карабаха способствовало приходу к власти националистического Народного фронта. Под предлогом необходимости остановить антиармянские погромы (которые на самом деле закончились за шесть дней до того) союзные власти ввели в Баку 17-тысячный воинский контингент, ряд лидеров Народного фронта был арестован, а власть ценой двухсот жизней и массового народного негодования перешла к более послушным Москве коммунистическим деятелям. Другие республики, осознав возможность применения против них силы, постарались привлечь на свою сторону расквартированных на их территории офицеров МВД, КГБ и вооруженных сил, правда без особого успеха. Более серьезным союзником сепаратистов оказался сам Горбачев. Та же приверженность «социализму с человеческим лицом», которая привела его к дестабилизации всей советской системы, вызывала у него нерешительность и колебания при попытках стабилизировать ее вновь. Даже в Азербайджане Горбачев отказался беспощадно подавить деятельность Народного фронта, пригласив вместо этого многих его членов войти в новое республиканское правительство и тем самым сведя на нет результаты силовой акции [70] Он также публично извинился за гибель гражданского населения и распорядился начать расследование, пытаясь возложить вину на армию, как это произошло и после грузинских событий апреля 1989 года. См.: Лебедь А. За державу обидно… М., 1995. С. 298–304. .

Многолетний восточноевропейский опыт свидетельствовал, что в тяжелых условиях соперничества с послевоенным капитализмом любые попытки реформировать плановую экономику, не затрагивая при этом социалистический догмат об отказе от «эксплуатации» и частной собственности, обречены на провал и ведут к расстройству всей социалистической системы. В еще большей степени это было верно по отношению к попыткам сочетать свободу прессы или гражданских ассоциаций с монополией компартии. В конце концов, откуда взялась необходимость отправлять танки в Будапешт и Прагу? Можно было бы предположить, что недавние (1980–1981) уроки польской «Солидарности» должны были поднять еще более глубокие вопросы. Но Горбачев, как и большинство аналитиков, воспринимал перестройку не как бессмысленную попытку найти квадратуру круга, а лишь как драматическое противостояние реформаторов консерваторам. Между тем «сопротивление» консерваторов было не слишком умелым, а вот горбачевский «саботаж» системы, хотя в основном и неумышленный, оказался мастерским. Таким образом, «истинная драма реформ», оттесненная в тень зацикленностью на консерваторах, заключалась в том, что один талантливый тактик невольно, но исключительно умело демонтировал всю советскую систему: от плановой экономики и идеологической приверженности социализму до самого Союза.

Вплоть до середины 1990 года, когда призывы к ниспровержению режима звучали уже повсюду, а республиканские законодательные органы вовсю принимали законы, отменявшие законодательство СССР, Горбачев продолжал публично утверждать, что главное препятствие «реформе» — это противодействие «консерваторов». Это продолжалось уже после того, как взорвалась Восточная Европа.

Восточная Европа была слабым звеном. В 1980–1981 годах, во время расцвета польской «Солидарности», Политбюро давило на польское руководство с целью заставить его пойти на репрессии. На случай же, если оно само не справится, Москва сосредоточила возле польской границы крупную армейскую группировку, видимо стремясь утвердить так называемую «доктрину Брежнева» (поддержание «единства социалистического лагеря» в том числе и с помощью военной силы) [71] Брежнев и его окружение, судя по всему, решили удерживать Польшу, но «наведение порядка» осуществить руками самих поляков. См.: Kramer M. Soviet Deliberations during the Polish Crisis of 1980–1981 // Cold War International History Project, special working paper № 1 (1999). Другую интерпретацию см. в: Mastny V. The Soviet Non-Invasion of Poland in 1980/81 and the End of the Cold War // Ibid., working paper № 23 (1998). См. также: Леонов Н. Лихолетье. С. 192–212; Павлов В. Руководители Польши глазами разведчика: кризисные 1973–1984 годы. М., 1998. С. 330. . Горбачев же уже на похоронах Черненко посоветовал восточноевропейским лидерам обходиться собственными силами [72] Горбачев М. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 311–313. Лигачев разделял мнение о нежелательности использования силы для сохранения коммунистических режимов в Восточной Европе. Remnick D. Lenin’s Tomb: The Last Days of the Soviet Empire. N. Y., 1993. P. 234. См. также: Levesque J. The Enigma of 1989: The USSR and the Liberation of Eastern Europe. Berkeley; Los Angeles, 1997. . После этого он вроде бы публично, хотя и в самой общей, расплывчатой форме признал этот важнейший поворот в политике СССР. В 1986–1987 годах советский Генштаб, готовясь к любому развитию событий, просчитывал возможные варианты действий на случай, если Варшавский пакт окажется в тяжелом положении. Высшее военное командование выступало против сдачи имперских позиций, может быть, за исключением «уступки» Восточной Германии в обмен на провозглашение объединенной Германией нейтралитета, что должно было ослабить НАТО. Огромная цена, которую СССР пришлось заплатить за приобретение позиций в Европе во время Второй мировой и за их поддержание, в том числе и с помощью вооруженных интервенций, делала ставки очень высокими. Кроме того, никто не знал, как перемены в Восточной Европе отзовутся внутри Советского Союза.