Стивен Коткин - Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Когда ленинизм совершил самоубийство, на смену ему так и не пришло ничего за исключением «перехода» и «реформ». В 1983 году один проницательный исследователь, анализируя очевидный упадок коммунистической идеологии, предсказывал, что «государственной идеологией» может стать русский национализм [185] Dunlop J. B. The Faces of Contemporary Russian Nationalism. Princeton, 1983. P. IX. Данлоп советовал американским политикам добавить русских к списку «порабощенных наций» в СССР, предвосхитив тем самым ельцинскую кампанию по подрыву союзного единства. . Десятилетие спустя предупреждения об опасности национализма уже стали необычайно модными. Но мрачные пророчества на эту тему так и не сбылись. Правда, Ельцин попытался вдохновить либеральных националистов с помощью кампании за возрождение России. Однако «возрождение» оказалось лишь еще более глубоким коллапсом. Радикальные же националисты дрейфовали в сторону воссозданной и стареющей компартии. Ее циничный лидер Геннадий Зюганов в октябре 1993-го, когда президент обстреливал Белый дом, уехал в очень кстати подвернувшийся отпуск и вернулся после путча, чтобы занять опустевшее место «оппозиции». Определенное количество протестных голосов временно досталось шовинистам, ведомым медиаклоуном Владимиром Жириновским. Горстка откровенно фашистских организаций, некоторые из которых были связаны с коммунистами, оказались замешаны в отдельных и в основном оставшихся безнаказанными насильственных актах. Однако в целом эксперты, загипнотизированные политической риторикой и перепутавшие реальный хаос с потенциальной возможностью диктатуры, ошиблись: пресловутая «красно-коричневая» коалиция на свет так и не появилась.

Ощутимое сожаление об утрате Союза и распаде социалистического лагеря не означало желания — по общему мнению тщетного — вернуть прошлое назад. Реальность была такова, что сохранить, а затем трансформировать Союз (без трех прибалтийских республик), не прибегая к серьезному кровопролитию, было бы просто невозможно. Но поскольку идея «великой России» тесно переплелась с коммунистической идеологией, крах последней создал зияющую пустоту. В 2000 году у национального гимна России все еще не было слов. Президент Путин пошел на то, чтобы вернуть советский гимн — с модифицированным текстом. Его музыка впервые прозвучала в 1943 году, вдохновляя людей на войну с нацистской Германией. Путин вернул также советское красное знамя — но лишь для российской армии и без серпа и молота. В 1945-м красный флаг был водружен над немецким Рейхстагом. Этот ключевой в истории России XX века эпизод, ставший во многих отношениях ее кульминационным пунктом, эмоционально остался тем немногим, что смогло пережить конец коммунистической эпохи.

Только фантастическая наивность как Горбачева, так и Ельцина позволяла им рассчитывать, что Россия будет допущена в элитарный клуб мировых держав просто из симпатии. Путин казался бóльшим реалистом, не питая иллюзий по поводу «партнерства» с США и обоснованно соотнося интересы своей страны прежде всего с Европой, хотя и не забывая о российских интересах (и прежних рынках) в Азии — от Ирака и Ирана до Индии, Китая и Корейского полуострова. Проблема России в этом контексте заключалась в том, что она не вписывалась в процессы мировой политической интеграции. Она не имела никаких шансов на вхождение ни в один из трех мировых альянсов, два из которых частично совпадали с военными (и все три имели центральным звеном Соединенные Штаты): Североамериканское соглашение о свободной торговле (North American Free Trade Agreement — NAFTA); Тихоокеанское кольцо/военный альянс США и Японии; Евросоюз/НАТО. Именно мечта о воссоединении с Европой, возникшая еще до начала нынешнего процесса расширения Евросоюза, подтолкнула бывших советских сателлитов и страны Балтии к более глубокой либерализации [186] Ни одна из трех стран, принятых в НАТО в 1990-х годах (Польша, Чехия, Венгрия), не завершила перед вступлением в альянс считавшихся обязательными военных реформ. Не сделали они этого и после. Даже Евросоюз, который вроде бы не должен был принимать новых членов без преобразования их институтов, от судебной системы и законодательства до системы учета и финансов, пошел на принятие восточноевропейских стран, которые лишь частично соответствовали его требованиям. . Россия же географически оказалась дальше от центра Европы, чем когда-либо с начала XVIII века (если не считать калининградского анклава). При этом Москва и прилегающие к ней территории по плотности населения и экономическому развитию превосходили все вновь принятые в ЕС страны за исключением Польши. И в России были мегаполисы, чья экстраординарная концентрация людских и материальных ресурсов отчасти помогала компенсировать ее многочисленные институциональные недостатки.

Даже учитывая невозможность для России стать полноправным членом ЕС, лучшей долговременной стратегией для страны на рубеже нового тысячелетия могли бы стать попытки присоединиться к зоне евро. Впрочем, будущее России так или иначе связано и с реинтеграцией в рамках ее собственной потенциальной NAFTA — фантомного СНГ. Накануне 10-летия распада СССР первоначальное ликование по поводу краха Союза во многих бывших советских республиках сменилось более трезвыми размышлениями о разрушенных связях. Некоторые из этих связей (конечно, за исключением прямого политического руководства Москвы) были на пути к восстановлению. Подобно тому как это произошло после распада британской и французской колониальных империй (или японской и германской военных систем), после исчезновения СССР Россия, учитывая ее размеры, возможности и энергетические ресурсы, может попытаться сохранить дипломатическое и экономическое доминирование на территориях, которые она когда-то контролировала. По мировым стандартам это было бы не возвратом к империализму, а проявлением того, что обычно называют «властью рынка».

Между тем можно лишь гадать, окончит ли свои дни нынешняя мировая экономическая система, подчиненная США, так же, как окончила предыдущая система конца XIX века, где доминировала Британская империя. Конечно, никому не дано предвидеть будущее, но любому историку известно, что конъюнктура всегда меняется. Викторианская Британия, чья коммерческая и геополитическая мощь захватывала дух, отказалась мириться с резким усилением германской мощи на континенте и особенно с немецкими попытками создать мощный военно-морской флот. Истощив все великие державы, независимо от их позиции в англо-германском противостоянии, Первая мировая война вместе с ее последствиями, включая фашизм, нацизм, советский социализм и Великую депрессию, положила конец существовавшей мировой экономике и в конце концов привела человечество ко Второй мировой войне, оказавшейся даже более гибельной и разрушительной. Но та война открыла путь второй мировой экономической системе, у которой был новый и иначе организованный экономический и геополитический гегемон — США [187] См.: Stead W.Th. The Americanization of the World, or, the Trend of the Twentieth Century. N. Y., 1902. Автор выражает тревогу по поводу будущего могущественной Британской империи и защищает «слияние» с Соединенными Штатами на основе «расовой» близости. В противном случае, предупреждает он, Британия столкнется с «подчинением Соединенным Штатам как центру притяжения в англоязычном мире… и с окончательным низведением до положения какой-то англоязычной Бельгии» (Ibid. P. 396). .