Александр Фокин - «Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов

Отдельно хочется остановиться на специальном выпуске журнала «Крокодил», посвященном XXII съезду КПСС. Название номера — «Заметки на полях стенограммы» — характеризует его содержание. Художники юмористически и визуально пытались иллюстрировать отдельные моменты из выступлений на XXII съезде КПСС. Так, человек, обремененный частной собственностью, плетется за коммунистическим составом, а потребительски настроенные люди создают гигантскую ложку для получения по потребностям [311] Крокодил. 1961. № 30. С. 1, 4. . Смех, таким образом, имел две ипостаси: он одновременно наказывал неугодных и поощрял благонадежных, устанавливая взаимосвязь между властью и обществом.

Наиболее близки карикатуре агитационные плакаты. В силу своей специфики плакат оперирует визуальными образами, не имея возможности представить развернутый текст. При этом образы должны быть легко воспринимаемы, то есть находиться в активной части «культурного капитала» общества и не требовать пояснений, даже в случае использования аллегории. Особый интерес плакат как медиатор вызывает и в силу отсутствия официально оформленного визуального изображения коммунизма или реального прототипа, с которого можно сделать эскиз. Авторам плаката предстояло решить сложную проблему — показать зрителям то, чего пока еще нет и что в принципе не поддается изображению, так, чтобы зрители могли опознать изображение и соотнести его с коммунизмом. Художественный текст плаката оказывался зажат между официальной доктриной и народными представлениями.

В 1950-х гг. появился ряд плакатов, в которых совершается переход от прежних лозунгов социалистического строительства к провозглашению лозунгов «во имя коммунизма». За этой формулировкой скрывается, в основном, призыв поддержать инициативы ряда «великих строек коммунизма», в первую очередь ГЭС. Поэтому коммунизм на этих плакатах предстает в виде Советского Союза, покрытого сетью промышленных предприятий, среди которых возвышаются здания в стиле сталинских высоток.

Использование образа коммунизма как мобилизующего фактора для решения актуальных задач не ограничивалось рубежом 1950–1960-х гг. Данный образ, как отмечалось в первой главе, находился в рамках восприятия коммунизма именно как экономического устройства, для создания которого необходима самая мощная промышленность в мире. Работа на «великих стройках коммунизма», связанная с определенными трудностями и лишениями, должна была окупиться в «светлом будущем». Наиболее четко эта мысль выражена в словах Мао Цзэдуна: «Три года упорного труда — десять тысяч лет счастья». Такое восприятие времени подтверждает взаимовлияние трех времен в модусах поведения советского человека.

В 1960-е гг. визуализация коммунизма меняется, что особенно отчетливо прослеживается после принятия Программы партии. Коммунизм и движение к нему воплощаются в виде разнообразных транспортных средств. Традиционным остается аналогия с поездом, также, по понятным причинам, появляется ракета как символ эпохи «развернутого строительства коммунизма». Это связано и с использованием Н. С. Хрущевым в своей речи образных сравнений Программы партии с космическим аппаратом, о чем писалось выше, — художники только воплотили это высказывание в визуальные образы. Другой большой группой изображений, связанных с коммунизмом, являлись образы рабочего с III Программой КПСС в руках, причем на этих изображениях также присутствует образ В. И. Ленина. Заложенные в таких изображениях аналогии очевидны: рабочий изначально рассматривался как основной строитель коммунизма, а указание на стремление придать «ленинский» статус программе подтверждает то, о чем писалось выше. Таким образом, если 1950-е гг. предлагали визуально связывать коммунизм с промышленным ростом, то 1960-е переориентировались на III Программу КПСС с ее комплексным подходом к делу строительства «светлого будущего».

В первой главе указывалось, что перестройка быта на новый, коммунистический лад занимала не последнее место в ряду задач коммунистического строительства. Также отмечалось, что решению проблемы создания нового жилища отводилось значительное место в пропаганде элементов коммунистического общества. Выделение архитектуры как своеобразного транслятора коммунистического будущего основывается на подчеркивании ее роли — как в форме градостроительства, так и в организации индивидуального жилища — официальным дискурсом и естественными потребностями человека, которые необходимо учитывать. Можно предположить, что потребности во сне, потреблении пищи и т. п. могли восприниматься как досадные физиологические препятствия, отвлекающие человека от участия в строительстве коммунизма или от самосовершенствования, призванного увеличить вклад индивида в коммунистическое строительство. Но, поскольку в обозримом будущем уничтожить зависимость человека от физиологических потребностей не представлялось возможным, с ними приходилось считаться, что, в свою очередь, отражалось в планировке жилищ.

Еще в первые годы советской власти возникла тенденция использовать архитектуру для создания новых социальных условий, новых социальных функций, новых типов отношений. Братья А., В. и Л. Веснины и М. Гинзбург, стоящие во главе функционалистов-конструктивистов, разрабатывали проекты новых типов коммунистических жилищ, где приготовление и потребление пищи, стирка, воспитание детей были бы обобществлены. Кузьмин предлагал модель коммунального быта, при котором взрослые коммунары спят по 600 человек, отдельно мужчины и женщины, правда, прежним мужьям и женам разрешалось спать вместе. К. Мельников, развивая эту мысль, разработал идею «Сонной комнаты», где те же 600 человек спят в одном помещении, но к этому добавляется специальный оркестр для заглушения храпа. Самым смелым проектом можно признать идею М. Охитовича, предлагавшего заменить города мобильными передвижными индивидуальными жилищными ячейками [312] Паперный В. Соцреализм в советской архитектуре // Соцреалистиче-ский канон. СПб., 2000. С. 130. .

На рубеже 1950–1960-х гг. мысль о влиянии архитектуры на сознание не исчезла. Так, Правление Союза архитекторов СССР предлагало в проекте Программы партии отразить роль и значение градостроительства, принципиальную характеристику коммунистического расселения, новых городов, т. е. той среды, в которой будут жить и трудиться люди коммунистического будущего [313] РГАСПИ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 301. Л. 167. . «Все стороны архитектурных решений — общий вид зданий и сооружений, внутренняя отделка и, главное, само устройство и оборудование зданий — должны быть проникнуты идеей создания наилучших условий жизни человека, создать наиболее здоровые, целесообразные формы обслуживания потребностей человека, должны быть подчинены интересам человека» [314] РГАСПИ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 16. Л. 23. . Жилище должно было удовлетворять потребности идеального человека коммунистического общества, одновременно подчиняя себе реального человека эпохи «развернутого строительства коммунизма». В отличие от проектов 1920-х гг. с их революционной романтикой и отрицанием старого мещанского быта, в сталинский период происходит некий ренессанс бытовой культуры [315] Фицпатрик Ш. Указ. соч. С. 99. , а значит, моногамные семейные отношения не подвергались ревизии, и коммунистическое жилище было рассчитано не на массовое использование, а на отдельную семью. Необходимо помнить, что, несмотря на стремление к легким изящным формам, главным требованием оставался функционализм, например, предполагалось, что человеку коммунистического общества было достаточно всего 20 квадратных метров [316] РГАСПИ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 16. Л. 17. . Рационально организованный быт, к которому постепенно приучали советских граждан, не в переносном, а в прямом смысле ограничивал жизненные ожидания населения. Человек, и так несвободный от общества, при коммунистическом бытовом обслуживании, поставленном на промышленную основу, терял всяческую бытовую независимость: перекладывая выполнение работы на общество, он становился зависимым от него и не мог уже представить себе жизнь без общественной заботы.