Александр Кузнецов - Тотемские воры, разбойники и ведьмы

Где произошло тотемское «аутодафе»? В сохранившейся «Отписке» данных об этом нет. Но можно предположить, что несчастную «жонку Федоску» сожгли там, где ныне в Тотьме находится Торговая площадь. Сам посад Тотьма во второй половине XVII века представлял собой несколько улиц и переулков, протянувшихся ниже острога по берегу Сухоны до Крутого (Дмитриевского) ручья и вдоль левого берега реки Песьей Деньги. Все строения посада, включая церкви, были деревянными. В переписной книге Тотьмы 1676-78 годов упоминаются такие отдельные части посада, как Верхний посад, Всполье (Сполье), Притыкина слободка, Саблин конец, Звоз. Главной улицей была Большая Пробойная, которая вела от берега Сухоны (чуть ниже устья Песьей Деньги) через весь посад до Новых Варниц и Старого посада на Ковде. В конце, на незастроенном участке, эта улица называлась ещё Варнишной дорогой. Другие тотемские улицы носили следующие названия: Дерябинская, Даниловская, Ратовская, Ерзовка, Воскресенская, Егорьевская. Улицы соединялись и пересекались короткими переулками: Дудин, Носырев, Кошелев, Ерзов, Климантовский. Через посад протекало несколько ручьёв с глубокими долинами: Ковалев, Киселев, Лысаков, Вараксин, Исаковский, Куимов, Поповский. По происхождению все перечисленные топонимы связаны либо с именами-прозвищами людей, либо с наименованиями городских церквей. Кроме Варнишной дороги, от Тотемского посада в разные стороны расходились другие значимые дороги: Кулуйская (на север), Царевская (на запад), Вожбальская (на северо-запад), а Овдокимовская, Пустошная и Заболотная дороги вели к ближайшим деревням. Посад был окружён сенными покосами, полянками пашенными, пенниками и лягами, а в самом городе у многих изб были хмельники. Тотьмичи, кроме торговли и промыслов, занимались ещё и сельским хозяйством [80] РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 15050; Чайкина Ю. И. Старая Тотьма: географические названия и именования жителей. // Тотьма: Краеведческий альманах. — Вып. 2. — Вологда: Русь, 1997. — С. 30–36. .

Известно, что в XVII веке по русским городам с очень плотной деревянной застройкой каждое лето издавались указы о запрещении топки печей в избах и каменок в банях, с целью предотвращения пожаров. И хотя Федосью казнили осенью, для сожжения в срубе, конечно же, требовалось открытое место, каким на тогдашнем тотемском посаде и была Торговая площадь, чуть пониже Климентовской деревянной церкви.

В мае месяце 1667 года, на праздник Николы Вешнего, наконец-то пришло долгожданное тепло. Крестьяне Уфтюжской волости Тотемского уезда в большинстве своём закончили пахоту и сев зерновых. Появилась возможность немного отдохнуть от дел. В деревнях спешно варили пиво…

Ивановская раскинула свои избы, амбары, гумна и сенники по левому берегу реки Уфтюги. В одном из домов жил Ивашка Меркурьев, простой крестьянин. Так бы он и остался никому не известным уфтюжанином, если бы в самый главный приходской праздник — Николин день — не сболтнул лишнего…

В Москве, в Российском государственном архиве древних актов в фонде «Приказных дел старых лет», хранится «Отписка тотемского воеводы Пимена Орлова… о крестьянине Иване Меркурьеве, который называл себя царевым родом». Документ датирован 30 июля (по старому стилю) 1667 года [81] РГАДА. Ф. 141. Оп. 4. 1667 г. Д. 157. Л. 1. .

Вот несколько цитат из «Отписки», которые раскрывают суть дела: «Привели на Тотьму крестьян Ивашка Меркурьева сына Белого, да Онашку Гневанова, Ивашку Карпова, Трифона Еремеева. Да они привезли две явки Онтипки Ермолина про Ивашковы непристойные речи, что он назвался царева рода… А в роспросе он Ивашка Меркурьев сказал: в нынешнем, де, году в Николин день Вешний после обеда, пьючи пиво в том Никольском приходе в деревне Ивановской у земского целовальника у Ивашки Федотова роспоровали, де, между собою пьяны Ивашко с Онашком Гневановым сыном Кривошеина на улице. И он, де, Ивашко назвал ево Онашку, что отец их бывал, де, вор и становщик. Но он, де, Онашка, спросил ево Ивашку, чьево Ивашка роду. И я, де, Ивашко, молвил пьяной, что царева роду. В том, де, он Ивашка, пред тобою Великим Государем, виновен, мол, де, такое непристойное слово хмельным делом пьяным, а не с умыслу и нихто не научал…».

Итак, сидючи на тёплой весенней травке и под воздействием градусов свежесваренного к празднику пива, Ивашка Меркурьев из деревни Ивановская много чего наговорил спьяну: обозвал отца Онашки «вором и становщиком», а иными словами — разбойником, который якобы прятался на лесном стане (в уединённой избушке). Кстати говоря, недалеко от Ивановской была деревня Кривошеина, основанная кем-то из предков Онашки. Если этот навет Онашка Кривошеин ещё стерпел, то утверждение Ивашки, что он «царева роду», произвело на односельчанина глубокое впечатление. Слова эти слышали ещё несколько мужиков, пивших пиво вместе с Меркурьевым, и вскоре «доложили куда следует».

Любопытно, что раньше, во времена первого русского царя Ивана Грозного, употребление слова «царь» в крестьянской среде не считалось чем-то предосудительным. Например, крестьянин Ермачко по прозвищу Царь, а по отчеству Федотов, в 1544 году жил в деревне Ермаково, им же основанной на Словенском Волочке в Белозерском уезде. И никто на него никуда не доносил, никто не собирался его наказывать за «царское» прозвище. Времена и нравы были тогда иные. В середине XVI века в документах отмечено и существование отчеств (будущих фамилий) Царёв — так именовались русские люди в Белозерске в 1552 году (вполне возможно, что это был сын Ермачка Царя) и в Кольском уезде в 1563 году. И опять — никакой реакции со стороны властей по поводу возможного «самозванства». Но всё изменилось после Смутного времени 1598–1613 годов: в настрадавшейся от десятков различных самозванцев России стали зорко отслеживать всякое проявление непристойного употребления государева имени — вот и попал Ивашка Меркурьев под гнёт государственной машины при царе Алексее Михайловиче. Чем кончилось дело, из текста «Отписки» неизвестно — от документа сохранился лишь один столбец, да и тот без начала и конца…

Скорее всего, за свою пьяную болтовню отделался самозванец Ивашка распространённым тогда наказанием: после тюремного расспроса с пристрастием «на дыбе» и «огненной» пытки был бит в Тотьме «на торгу кнутом нещадно», дабы впредь ему и другим неповадно было. Ибо на настоящего государственного преступника, умыслившего супротив «царского величества», он никак не тянул…