Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

И действительно, о присутствии спасовцев во многих из них есть и другая информация, по большей части, однако, недостаточная, чтобы судить об их численности. По словам Павла Прусского, родившегося в семье федосеевцев в г. Сызрань Симбирской губернии, но прошедшего через поморское согласие перед тем, как присоединиться к православной церкви в 1867 г., ставшего затем архимандритом единоверческого монастыря Святого Николая в Москве и много написавшего о различных староверческих согласиях (другими словами, он был похож на секретного осведомителя), традиционных (подпольных) спасовцев было порядочно в Казанской, Симбирской, Самарской и Саратовской губерниях. Это были, говорил он, места их сосредоточения [690]. Местоположением Спасовых отступников (новоспасовцев, к 1840-м гг. порвавших с традиционалистами) он определил губернии Владимирскую, Нижегородскую и Костромскую [691]. Николай Ивановский, специалист по расколу и профессор Казанской духовной академии, имевший, по всей видимости, доступ к отчетам Министерства внутренних дел о раскольниках, которые после смерти Николая I были помещены туда на хранение, отмечал особую концентрацию новоспасовцев большого начала в Спасском и Тетюшском уездах Казанской губернии; это вероучение пришло из Владимирской губернии [692]. Из Симбирской и Самарской губерний у нас есть свидетельство чиновника Министерства внутренних дел 1850-х гг. о большом количестве живущих в кельях спасовок [693]. В имении Усолье Владимира Орлова в Симбирской губернии в начале XIX в. многие женщины избегали замужества, что, возможно, говорит об их принадлежности к Спасову согласию (см. главу 2). В публикациях православных миссионеров позднего XIX и раннего XX в. спасовцы называются одним из крупнейших староверческих согласий в Симбирской и Саратовской губерниях [694].

Отрывочная информация о спасовцах — и традиционных, и новых — имеется также и из других губерний. В середине XIX в. Павел Мельников узнал о горожанине из Серпухова Московской губернии Игнатии Ульянове 70 лет, который проводил большую часть года в поездках к спасовцам в Московскую, Владимирскую, Нижегородскую, Симбирскую и Самарскую губернии [695]. На тайном собрании новоспасовцев в 1907 г. присутствовало 175 делегатов из 13 губерний, включая (кроме уже упомянутых губерний) Ярославскую, Рязанскую, Оренбургскую губернии и Уральский край [696]. Епископ Томский в 1897 г. сообщал, что спасовцы в его епархии безразлично отнеслись к закону 1874 г., который позволял старообрядцам регистрировать свои браки и рождение детей в специальных метрических книгах полиции, потому что (явно традиционные спасовцы) они венчались в православных церквях [697]. Эти и другие обрывки информации о спасовцах вкупе не дают практически ничего, поскольку мелкие группы спасовцев наверняка можно было найти в большинстве российских губерний.

В архивах может храниться качественная информация о Спасовых общинах на берегах средней и нижней Волги и в других местах, но скудные результаты моих поисков в более северных архивах дают основания полагать, что как минимум до 1840-х гг. спасовцы и на юге тоже, по всей видимости, старались не привлекать к себе внимания. Православная церковь в своем неизменном стремлении представить количество старообрядцев любого толка минимальным была в этом деле их сообщником. Министерство внутренних дел после 1850-х гг. утратило интерес к получению сколько-нибудь реалистической оценки размеров старообрядческого населения. С другой стороны, архивы наверняка могут сказать нам, наблюдалось ли значительное сопротивление браку в губерниях Среднего и Нижнего Поволжья и в других местах, которые Павел Мельников и архимандрит Павел отметили как места обитания большого количества спасовцев. Положительное заключение я принял бы за убедительное, хотя и косвенное доказательство присутствия спасовцев.

Из-за скудности источников по спасовцам во второй половине XIX в. и поскольку они часто не делают различия между согласиями большого и малого начал, я не могу даже высказать догадки о том, какое из двух было больше, и это, в свою очередь, затемняет историю спасовского сопротивления браку второй половины XIX в. Спасовцы большого начала открыто исповедовали свою веру и имели твердое намерение обеспечить себе место в обществе, и потому источники создают впечатление, что новоспасовцы преобладали. Это может быть не более чем побочный продукт скрытности староспасовцев. Можно предположить, что согласие большого начала с упором на богоугодность брака и собственным чином венчания поощряло замужество; чем многочисленнее были новоспасовцы, тем быстрее сопротивление браку должно было сойти на нет. С другой стороны, мы знаем, что некоторые общины спасовцев малого начала тоже освоили беспоповский обряд венчания, а другие (глухая нетовщина) продолжали венчаться в православных церквях. Последняя группа могла быть или не быть более многочисленной, чем менее скрытные спасовцы малого начала; их женщины могли сохранить или не сохранить традицию избегания замужества, характерную для изначальных спасовцев. С учетом всех обстоятельств изменения в брачном поведении спасовцев и большого, и малого начал поддерживают гипотезу, что спасовское сопротивление браку во второй половине XIX в. пошло на убыль.

Увы, это лишь гипотеза. Демографические источники, которыми я пользовался для этого исследования, после начала 1860-х исчезают: последняя ревизия податного населения с подворными списками была проведена в 1858 г., подворные описи крепостных имений закончились вместе с крепостным правом в 1861 г., приходские исповедные ведомости второй половины 1860-х гг. и позже были уничтожены в 1920-х. Подворные переписные листы по деревням из первой всеобщей переписи 1897 г. были уничтожены, утеряны или в архиве положены не в ту ячейку [698].

Опубликованные тома из переписи 1897 г. содержат таблицы семейного состояния с разбивкой на мужской/женский пол и на возрастные когорты, но только на уровне уезда. Сравнение процентов никогда не бывших замужем женщин в возрасте от 60 до 70 (из группы женщин, которые в основном выходили замуж в 1857–1866 гг.) и от 40 до 50 (в основном выходившие замуж в 1877–1886 гг.) лет обнаруживает снижение с 10,9 до 10,1 в Гороховецком уезде (куплинский приход) и с 7,8 до 6 — в Варнавинском уезде (Баки), но увеличение с 7,6 до 7,9 в Ардатовском уезде (Стексово) [699]. По данным переписи 1897 г., во всех трех уездах число и процент никогда не бывших замужем женщин от 30 до 40 лет превышали число и процент никогда не бывших замужем женщин в возрасте от 40 до 50. Я предполагаю, что заметное количество деревенских женщин к тому времени вступало в первый брак в возрасте за 30 лет и что к 1907 г. число никогда не бывших замужем в этой когорте немного уменьшилось по сравнению с предыдущей когортой [700]. Цифры в переписи по незамужним женщинам от 40 до 50 лет из этих трех уездов были значительно выше, чем 4 % среди женщин того же возраста по России в целом [701]. Во многих отдельно взятых деревнях средний процент по уезду наверняка превышался. Но к концу XIX столетия некоторые деревенские женщины, безусловно, оставались незамужними по причинам, не связанным с религией.