Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

28 июня 1937 года Политбюро приняло резолюцию о выявлении контрреволюционной повстанческой организации среди кулаков Западной Сибири: «Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков» [1055] Центр хранения современной документации. Ф. 89. Оп. 43. Д. 48. Л. 1. Цит. в: Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. P. 469. . Четыре дня спустя политбюро приняло новую резолюцию, заявлявшую: «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных в одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом[,] по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений…» Резолюция предписывала областным, краевым и республиканским представителям НКВД «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные[,] менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД…» [1056] Забвению не подлежит: Неизвестные страницы нижегородской истории (1918–1984 годы). Нижний Новгород, 1994. Кн. 2. С. 257–258; Khlevniuk O. The History of the Gulag. P. 144.

Получив телеграмму от Сталина, Ежов немедленно приказал областным руководителям НКВД зарегистрировать всех кулаков и преступников, вернувшихся в родные края по окончании срока либо в результате побега из лагеря или спецпоселения. Он велел составить два списка: один с указанием наиболее враждебных «элементов», подлежащих казни, другой — с указанием «элементов» менее активных, но все-таки тоже враждебных, которых следовало выслать [1057] Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 319. . Цифры, предоставленные в ответ на этот запрос областными руководителями НКВД, стали основой для квот на аресты и казни, установленных политбюро для каждого региона в ходе массовых операций.

Оперативный приказ НКВД № 00447, принятый политбюро 31 июля 1937 года, стал отправной точкой массовых операций. В его преамбуле отмечалось, что «в деревне осело значительное количество бывших кулаков», «церковников и сектантов», «остались… значительные кадры антисоветских политических партий», «кадры бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов», а также «уголовных преступников — скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др.». И далее говорилось, что «все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений» [1058] Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. P. 473–474. . Приказ предусматривал казнь 75,95 тысячи человек (занесенных в категорию «наиболее враждебные») и заключение в лагеря — на срок от восьми до десяти лет — 193 тысяч человек («менее активные, но все же враждебные»). Приказ содержал квоты на аресты и казни для каждого региона страны и позволял внесудебным органам — специальным трибуналам, состоящим из первого секретаря партии, прокурора и главы НКВД в каждой территориальной единице, — признавать арестованных виновными и выносить им приговор [1059] Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 331; Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. P. 473–479. .

Местные отделения НКВД принимали решения об арестах и казнях, предписанных центром, на основе прежде составленных картотек о «политически ненадежных элементах» — этот факт подчеркивает всю важность социальной каталогизации для советского государственного насилия. Возникшие в 1920-е годы в каждом населенном пункте милицейские картотеки содержали к 1930-м годам тысячи имен [1060] Hooper C. V. Terror from Within. P. 151–153. . В их пополнении помогали около семидесяти государственных архивистов: они составляли для тайной полиции картотеки на людей, идентифицированных в материалах военных и гражданских учреждений белых армий; в результате этого исследования появился список более 600 тысяч бывших белогвардейцев, продолжавших жить в Советском Союзе, — теперь они были классифицированы как «антисоветские элементы» [1061] Корнеев В. Е., Копылова О. Н. Архивы на службе тоталитарного государства // Отечественные архивы. 1992. № 3. С. 13–24. . Советские полицейские картотеки часто охватывали не менее 10–15 % взрослого населения, и каждый человек в картотеке был помещен в одну из трех категорий — вместе с теми, кто считались наиболее опасными людьми в каждой категории. На основе приказа № 00447 местные отделения НКВД арестовали людей из первой категории, а там, где случился недобор квоты, — и некоторых из второй категории [1062] Земсков В. Н. Заключенные в 30-е годы. С. 7; McLoughlin В. Mass Operations of the NKVD. P. 126. .

Практика каталогизации населения, таким образом, лишь укрепила уверенность функционеров партии и НКВД в том, что враги существуют, а также предоставила социологический инструмент, позволявший этих предполагаемых врагов ликвидировать. Подобно тому как картотеки, составленные в связи с введением паспортной системы, продемонстрировали присутствие бывших кулаков и других «социально вредных элементов», картотеки тайной полиции, казалось, подтверждали наличие «враждебных элементов». В этом смысле страх перед врагами и работа по их каталогизации укрепляли друг друга: чем больше статистики собирало советское руководство по той или иной угрозе, тем больше оказывалось в его распоряжении данных, подтверждающих эту угрозу. Конечно, социальная каталогизация не была прямой причиной государственного насилия. Правительства других стран тоже вели картотеки подозрительного населения, но не использовали эти данные для массовых арестов и казней. К примеру, французская полиция вела картотеку на всех иностранцев, живущих во Франции, и к 1939 году в этом каталоге было 1,6 миллиона имен [1063] Hooper C. V. Terror from Within. P. 151–153. См. также: Rosenberg С. The Colonial Politics of Health Care Provision in Interwar Paris // French Historical Studies. 2004. Vol. 27. No. 3 (summer). Р. 653. . Но сам факт занесения бывших кулаков в категорию «антисоветских элементов» облегчал массовые репрессии: характеристика некоторых групп как социально опасных давала санкцию на их физическое устранение.

Хотя массовые операции стали возможны благодаря социальной каталогизации, это отнюдь не означает, что они напоминали аккуратную хирургическую операцию на общественном теле. Некоторые местные отделения НКВД перевыполнили квоты по арестам и казням, а другие попросили о значительном увеличении своих квот — согласно приказу № 00447, они имели право обращаться с таким запросом [1064] См. документы местных руководителей НКВД в кн.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим»: секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 102–104. . В январе 1938 года Политбюро подтвердило увеличение квот на аресты и казни — и с сентября по ноябрь особые трибуналы вынесли приговор еще 105 тысячам людей, из которых 72 тысячи были осуждены на смерть [1065] Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. P. 518–519; Khlevniuk O. The History of the Gulag. P. 165. . В более позднем докладе о массовой операции в Советской Туркмении описано, как местное отделение НКВД, арестовав все «антисоветские элементы», значившиеся в картотеке, начало массовые облавы на невинных людей на рынках, чтобы выполнить квоты [1066] ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 145. Л. 49–84. Цит. в: Khlevniuk O. The History of the Gulag. P. 157–161. . Подобные события происходили и в других регионах: тайная полиция, арестовав большинство подозреваемых, указанных в картотеке, переходила к произвольным арестам [1067] McLoughlin В. Mass Operations of the NKVD. P. 127. Интересно, что некоторые офицеры тайной полиции, в том числе и те, кто охотно арестовывал подозреваемых, указанных в картотеке, выступали против этих облав, считая их произволом. В их глазах аресты на основе картотеки были легитимными, а массовые облавы — нет. См.: Shearer D. R. Policing Stalin’s Socialism. P. 351. . Таким образом, на деле массовые операции отнюдь не стали управляемым и рациональным процессом [1068] Венди Голдман проанализировала бурное распространение чисток на фабриках и в профсоюзах в этот период. См.: Goldman W. Z. Terror and Democracy in the Age of Stalin. Анализ государственных репрессий этого времени, отводящий особое место рассказу об их жертвах, см. в кн.: Kuromiya Н. The Voices of the Dead: Stalin’s Great Terror in the 1930s. New Haven, 2007. . Но, чтобы спланировать и пустить в дело подобное массовое отсечение, требовалась концептуальная база, основанная на социальной каталогизации и технологиях современного государственного насилия.