Олег Будницкий - Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции

Новоприбывшему надо было зарабатывать на жизнь. Получить работу по специальности было нелегко, особенно учитывая переизбыток людей «интеллигентных профессий», в том числе юристов, среди эмигрантов. Гольденвейзер еще не успел заработать себе имя в профессиональной области, ведь когда случилась революция и время «нормальной» юстиции кончилось, ему было только 27 лет. Однако у молодого адвоката были и несомненные преимущества перед многими коллегами: знание немецкого языка и образование, частично полученное в германских университетах. Другой сложностью, разумеется, была узость «клиентской базы». Приходилось, во всяком случае, поначалу рассчитывать на клиентуру из эмигрантов, а высокой кредитоспособностью эмигранты в массе не отличались. Тем не менее, со временем появилась и практика. С первых лет пребывания в эмиграции Гольденвейзер много писал. Отчасти это объяснялось потребностью осмыслить недавнее прошлое и настоящее, отчасти, что очевидно из его переписки с редакциями, в особенности в начале 1920‐х годов, материальными соображениями. Не оставил он этой привычки до конца дней, хотя его публикационная активность никогда не достигала такой интенсивности, как в 1920‐е годы.

Революция и вынужденная эмиграция не привели к существенному поправению Гольденвейзера, как это случилось со многими эмигрантами, приверженными ранее либерально-демократическим ценностям. Он примыкал к кадетам левого, милюковского толка, а в 1927 году принял самое активное участие, наряду с Б. И. Элькиным (1887–1972) [566], в создании Русского республиканско-демократического объединения в Германии и был избран его председателем.

Но основное место, наряду с профессиональной, в берлинский период его жизни занимала деятельность общественная. Гольденвейзер принимал активное участие в работе двух берлинских организаций — Союза русских евреев в Германии и Союза русской присяжной адвокатуры в Германии [567]. Когда осенью 1921 года он приехал в Берлин, то взялся организовать при Союзе русских евреев отдел по оказанию бесплатной юридической помощи. Кроме этого, Гольденвейзеру пришлось помогать председателю Союза Я. Л. Тейтелю в сборе средств на нужды организации. Гольденвейзер иногда сопровождал его в поездках.

Гольденвейзер принимал довольно активное участие в деятельности Союза русской присяжной адвокатуры в Германии, а также других объединений русских юристов за границей. Он вошел в рефератную комиссию Союза, а впоследствии стал ее секретарем; он входил также в комиссию, заведовавшую юридической консультацией Союза. Гольденвейзер впервые был избран в правление Союза в 1925 году и далее ежегодно переизбирался на новый срок [568]. Он был также членом русского постоянного третейского суда в Берлине и Берлинского отделения Комитета съездов русских юристов за границей. Председателем правления Отделения был Б. Л. Гершун, в 1928 году Гольденвейзер был избран его заместителем [569].

Здесь, в Берлине, завязалось не только знакомство и профессиональное сотрудничество, но и дружба этих принадлежавших к разным поколениям людей. Дружба, сохранившаяся до последних дней жизни старшего из них. Об отношении Гершуна к младшему коллеге говорят слова, написанные им по случаю 55-летнего юбилея Гольденвейзера. Он их переслал самому юбиляру, но у нас нет оснований, исходя из истории их дружбы и переписки как друг с другом, так и с другими людьми, сомневаться в их искренности:

Дать Вам выписку того, что я писал об одном человеке, которого я искренне полюбил?

«А. А. Гольденвейзер отдавал все свое свободное время Союзу (имеется в виду Союз русских евреев в Германии. — О. Б. ), юрисконсультом которого он был. Он организовал при Союзе юридическую консультацию для нуждающихся евреев. Он не только принимал всех обращавшихся в консультацию, но и хлопотал бескорыстно по делам эмигрантской бедноты во всех административных и судебных учреждениях. По характеру и образу действий, по своему внешнему виду, с своим тонким одухотворенным лицом он был тип еврейского аристократа. Сын известного киевского присяжного поверенного Александра Соломоновича Гольденвейзера — Алексей Александрович получил серьезное и разностороннее образование и прекрасное воспитание. Он интересовался не только правовыми вопросами, но и философией и мировой литературой. Его доклады и статьи по этим предметам свидетельствовали о тонкой культуре и вызывали большой интерес. Он свободно и красиво владел словом, был тактичен, умен, и все грубое, неискреннее, всякая бестактность его оскорбляли и заставляли сжиматься как от неприятного физического прикосновения. Тонкий и образованный юрист, он был оценен эмигрантами, и у него составилась хорошая практика. Как только я с ним по его приезде в Берлин познакомился, я его привлек в состав правления адвокатского союза, где его сотрудничество и умение найти всегда справедливый и разумный выход из каждого положения нами высоко ценились».

Это я бы сказал на Вашем юбилее, если бы мог на нем быть [570].

После прихода к власти нацистов Гершун уехал во Францию и обосновался в Париже. Здесь он тоже довольно быстро занял видное положение в профессиональном сообществе: вошел в Совет Объединения русской присяжной адвокатуры во Франции, а позднее, в 1945 году, был избран его председателем.

Гольденвейзер справедливо писал, что в период беженства заслуги Гершуна «перед товарищами по сословию неоценимы. Более, чем кто-либо, он содействовал разрешению трудной и не имевшей исторических прецедентов задачи — создать статус „адвокатуры в изгнании“. Это навсегда останется в анналах российской эмиграции» [571].

Замечу, что история российской «адвокатуры в изгнании» до сих пор не написана, хотя она этого более чем заслуживает.

В Париже Гершун стал принимать самое живое участие в работе Очага для евреев-беженцев, основанного Т. И. Левиной, а после ее эмиграции в США в 1940 году стал руководителем Очага.

Некрологи — не тот жанр, где можно найти о покойном что-либо, кроме комплиментов. Тем не менее полагаю, что Гольденвейзер был недалек от истины, объясняя причины успеха Гершуна в профессиональной и общественной работе. Этому

во многом способствовали привлекательные черты его характера — его природная мягкость и уравновешенность, его деликатность и такт в обращении со всеми, с кем он приходил в соприкосновение. Но при этом Борис Львович умел быть и настойчивым, в особенности в деловых переговорах. Я не встречал никого, кто бы мог сравниться с ним в умении вести такие переговоры или защищать вверенные ему интересы в административных учреждениях [572].

Гершун обладал необыкновенной работоспособностью и организованностью: в Петербурге, где жизнь в определенных кругах начиналась поздно, он уже в 8:30 утра был за рабочим столом, диктовал стенографистке деловые бумаги и письма; затем отправлялся в суд или иные учреждения, принимал клиентов; вечером готовился к делам следующего дня. В эмиграции рабочий график менялся в зависимости от обстоятельств, но время, уделяемое профессиональным и общественным делам, оставалось столь же продолжительным. Возраст брал свое, но все же… В 1953 году Гершун писал, в ответ на комплимент Гольденвейзера: «…я далеко не так „неутомим“, как Вы пишете. Могу работать только до 6½, а затем я к работе более не гожусь» [573]. То есть его рабочий день на 84‐м году жизни продолжался, очевидно с перерывом, 10 часов!