Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Случилось же по-иному: в Вену был отправлен Коларов, а Димитрову пришлось продолжить свои «каникулы». Возможно, в ИККИ решили, что он мог «засветиться» в период прежней своей работы в Австрии, однако не исключено, что определённую роль сыграл доклад Мануильского о прозвучавших на партийном совещании подозрениях в причастности нашего героя к апрельскому теракту.

Коларов уехал в Вену в конце января 1926 года. Перед этим они с Димитровым представили Пятницкому записку о результатах расследования покушения в соборе Св. Недели, попросив ознакомить с ней также «товарищей Зиновьева, Бухарина, Сталина, Мануильского, Уншлихта, Чичерина, Трилиссера» {97} . Сообщалось, что вопрос о покушении формально не вносился на рассмотрение ЦК, «из всех членов ЦК к моменту покушения за него был только Коста Янков». Коларов, «уведомлённый в марте 1925 г. о существовании подобного проекта Ст. Димитровым, высказался решительно против и написал официальное письмо в ЦК (20 марта 1925 г.) против террористических действий партии. Это письмо было получено своевременно и воспринято как директива партии. Только Коста Янков высказался против проводимой в нём линии».

В самом уязвимом положении остался Димитров. Кроме устного свидетельства и злополучного утраченного письма Марека, иных подтверждений его точки зрения не нашлось, да их и не могло быть, поскольку нелегал предпочитает обходиться без лишних глаз и ушей. Быть подозреваемым в неискренности с товарищами — скверное состояние. «Надо покончить с тем печальным заблуждением, что я дал согласие на покушение», — почти умоляет он Коларова. Убеждает Марека, что «было бы неуместно оставлять необъяснённым это печальное недоразумение (и заблуждение)». Но всё оказалось напрасно: Исполбюро ЦК в Софии тремя голосами против одного вынесло вердикт недоверия Виктору и Мареку. Атаке подвергся и Христо Кабакчиев, перебравшийся после освобождения из тюрьмы в Москву [45]. В письме, адресованном Исполкому Коминтерна, софийские товарищи заклеймили его как «идеолога социал-демократических пережитков в партии». Всё это уже перестало выглядеть лишь «недоразумением и заблуждением», а породило у Димитрова тревожный вопрос: не стоят ли за этим «чуждые (провокаторские) вмешательства и влияния» в дела внутреннего партийного центра?

В марте 1926 года Коларов и Димитров были приговорены Софийским судом к повешению в публичном месте. Коларов, первым узнавший о приговоре, иронически его прокомментировал в письме к товарищу: «Только что мне стало известно, что мы были под судом и даже осуждены на смерть. Поздравим же друг друга». Наш герой также воспринял это известие как малозначительную подробность жизни революционера.

«Московские каникулы» Георгия Димитрова пришлись на период крупных организационных и кадровых перемен в Исполкоме Коминтерна. VI расширенный пленум ИККИ, состоявшийся в начале 1926 года, предписал партиям «в нынешний период сравнительного затишья революционной борьбы ещё больше внедриться в повседневную борьбу и быт широчайших масс рабочих, завоевать на свою сторону большинство рабочих, во что бы то ни стало стать если не единственной, то во всяком случае главной и самой влиятельной рабочей партией в стране». Решению столь амбициозной задачи должна была послужить реорганизация компартий на основе производственных ячеек, а также перестройка руководящей структуры и аппарата Коминтерна, нацеленная на дальнейшую большевизацию компартий, то есть на формирование в них ядра, твёрдо стоящего на платформе Коминтерна.

Разногласия в оценке политического поведения Димитрова не помешали очередному повышению его статуса: VI пленум ИККИ избрал его членом Оргбюро, кандидатом в члены Секретариата и Президиума ИККИ. Кроме того, он был назначен ответственным секретарём Польского и членом Балканского лендерсекретариатов. Этим новым структурным образованиям предстояло держать постоянную связь с партиями соответствующего региона и добиваться безусловного выполнения выдвинутых Исполкомом задач {98} .

Димитров продолжал работать и по «болгарской линии». Он помогал политэмигрантам переправляться в СССР и устраиваться здесь на работу и учёбу, готовил материалы для журнала «Комунистическо знаме», заботился о пополнении партийного бюджета, печатал статьи в советских газетах о положении в Болгарии. Но львиную долю времени отнимала рутина. «К сожалению, я оказался здесь почти в прежнем твоём положении — занимаюсь Кореей или Китаем и Японией много больше, чем Болгарией(делами болгарской партии), — жалуется он Коларову. — Считаю такое положение совершенно ненормальным, но сейчас мне абсолютно невозможно вырваться. Ты сам знаешь, какую машинупредставляет собой Коминт[ерн], как он хватает и выжимает тебя до последней степени и не даёт возможности работать на свою собственную партию, особенно сейчас, когда из 11 секретарей здесь только 4» {99} .

Одного года аппаратной службы Димитрову хватило, чтобы прийти к выводу, что функционирование механизма Исполкома Коминтерна должны обеспечивать специальные штатные работники, не отягощённые какими-либо руководящими обязанностями в своих партиях. «Штаб мировой революции» с его текучим составом и импульсивными действиями становился достоянием истории; ИККИ неуклонно превращался в разветвлённую политико-административную структуру, вписанную в советскую политическую систему и финансируемую в плановом порядке из государственного бюджета. Предложения ИККИ о бюджете Коминтерна ежегодно рассматривала комиссия Политбюро ЦК, в которую в середине 1920-х годов входили нарком финансов Г. Я. Сокольников, казначей ИККИ И. А. Пятницкий и секретарь ЦК В. М. Молотов. Окончательное решение принимало Политбюро. Так, на 1926 год Исполкому Коминтерна и примыкавшим к нему организациям, национальным компартиям и комсомолам было выделено 5,9 миллиона рублей (0,14 % общегосударственных расходов).

В середине мая 1926 года Димитров получил отпуск и отправился в Кисловодск. Он впервые ехал на Кавказ. За вагонным окном сменяли друг друга картины большой страны: крестьянские поля, перелески с грачиными гнездами, дымные заводы, терриконы шахт, ковыльные степи, цветущие сады, старинные городки и многолюдные села. На остановках торговки выносили к поезду съестное, пассажиры с чайниками бегали за кипятком, толпы штурмовали жёсткие вагоны. Червонцы, новая советская валюта с твёрдым золотым содержанием, котировавшаяся на биржах мира, стала ясным знаком возрождения экономики страны.

Вершины окрестных гор навеяли воспоминания о том, как они с Любой совершали восхождения на Витошу в компании с колоритным кавказцем Гурули. Узнать о его судьбе не составило труда. Самуэл Буачидзе был организатором советской власти на Северном Кавказе; в 1918 году он пал от вражеской пули, будучи председателем Совнаркома Терской республики.