Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

«Отмщение режима было страшным. Ещё 16 апреля в стране было введено военное положение, которое действовало вплоть до 25 октября 1925 г. За короткое время по предварительно составленным спискам арестовано около 13 тысяч человек, половина которых осуждены. Проведено несколько шумных показательных процессов. Кроме того, военные суды по „ускоренной процедуре“ издают множество смертных приговоров. Коммунистическая партия и левые земледельцы теряют самых значительных людей. Велико число убийств без суда и приговора» {91} .

Газеты смаковали подробности, называли всё новые и новые фамилии, и перед Георгием Димитровым проходили дорогие образы погибших. Темелко Ненков, давний товарищ, шахтёр из Перника… Иван Недялков, бывший представитель партии в Исполкоме Коминтерна… Николай Петрини, сын русского офицера, один из вождей левицы БЗНС — его бросили живым в горящую топку… Владимир Благоев, сын патриарха болгарского социализма… Сгинул и Тодор Димитров, связной ЦК с Загранпредставительством партии, — третий сын, отнятый у матушки Парашкевы беспощадным веком… В перестрелке с полицией погибли Коста Янков, Иван Манев, Иван Минков, Димитр Грынчаров… На софийской площади повешены Пётр Задгорский, Георгий Коев и Марк Фридман. Перед смертью Фридман заявил, что гордится своей принадлежностью к БКП, но не является чуждым орудием, так как Коммунистический Интернационал — не государство, а содружество рабочих…

Секретарь ЦК Христо Кабакчиев, находившийся в тюрьме с 12 сентября 1923 года, избежал смерти только благодаря вмешательству британской парламентской делегации.

Цель правительства состояла не только в выявлении и наказании виновных, но и в удалении с общественной арены политических и идейных противников, не имевших отношения ни к подготовке взрыва, ни к деятельности компартии. Жертвами расправ стали известные в Болгарии поэты и журналисты, голосом которых говорила оппозиционно настроенная интеллигенция, — Христо Ясенов, Сергей Румянцев, Иосиф Хербст и Гео Милев [44].

Кровавая вакханалия в Болгарии вызвала возмущение общественности во многих странах Европы. Многочисленные статьи Георгия Димитрова в европейской печати и его письма к политическим и общественным деятелям не остались безответными: во многих странах были созданы комитеты в защиту жертв фашизма и белого террора в Болгарии. В них принимали участие Анри Барбюс, Альберт Эйнштейн и другие известные люди. Документальная книга Барбюса «Палачи» была переведена на многие европейские языки, в том числе и на русский.

Весной 1925 года болгарские газеты опубликовали сенсационный документ, призванный оправдать в глазах общественности дальнейшее ужесточение развёрнутых правительством Цанкова репрессий. Документ представлял собой напечатанное на бланке Исполкома Коминтерна предписание «принять тов. Дмитриеву, как Полномочному Представителю Балканской Коммунистической Федерации при ИККИ, руководительство всеми внешними и внутренними боевыми операциями как военного, так и политического характера, заняв должность Начальника Балканского Общеоперативного Центра» (цитируется дословно). Задача указанного оперативного центра — «добиваться, путём углубления революционных действий повстанческих групп, таковых результатов, которыми являлось бы неизбежное падение Цанковского кабинета… Мерой, способствующей реальному ускорению падения Цанковской клики, может являться возможное, обязательно единовременное, полное физическое устранение от дел всего Цанковского кабинета…» Последнюю фразу нетрудно было связать с терактом в соборе Св. Недели и тем самым посчитать документ непосредственной реакцией коммунистических сил на это событие. Далее «тов. Дмитриеву» поручалось приступить к подготовке «общебалканского выступления комфронта Юж. Европы, намеченного к периоду окончания сбора хлебов текущего года» {92} .

Надо думать, что Георгий Димитров, узнавший себя в «тов. Дмитриеве», был знаком с этой провокационной публикацией. Наверняка не прошла мимо его внимания и книга «Антисоветские подлоги: история фальшивок», изданная в СССР в 1926 году. В книге приведены многочисленные промахи авторов данной подделки: не существующая в действительности эмблема Коминтерна, неверный адрес ИККИ («Кремль»), выдуманный «Балканский оперативный центр» и т. д. Фальсификаторы не знали, что с июля 1924 года Исполком Коминтерна не имеет генерального секретаря, а подписавший письмо Стюарт таковым никогда не являлся.

Авторы книги «Антисоветские подлоги» указали на изготовителей поддельных писем и инструкций Коминтерна — российских эмигрантов, обосновавшихся в Берлине. Современный российский историк В. Козлов уточняет: «Именно у одного из них при аресте был обнаружен чистый экземпляр фальшивого бланка, на котором был изготовлен „наказ“ Коминтерна за подписью Стюарта. Это был бывший русский летчик Дружеловский, работавший в контакте с польской разведкой и тесно связанный через другого русского эмигранта — А. Ф. Гуманского, бывшего русского контрразведчика, с рядом российских эмигрантских организаций — Кирилловским центром, „Братством Святого Георгия“, „Святогором“, а также частным разведывательным бюро, организованным в Берлине бывшим подпоручиком русской армии Г. И. Зивертом» {93} .

Вопреки мифическому «наказу ИККИ», якобы поручившему нашему герою руководство столь же мифическим «Балканским оперативным центром», Георгий Димитров с февраля 1925 года находился в СССР. Семнадцатого мая 1925 года он обратился в Исполком Коминтерна с просьбой переправить Любу из Вены в Москву, опасаясь, что «агенты Цанкова за границей обратят свою месть и на неё» {94} . И через два месяца Димитровы поселились в коминтерновском «Люксе», где им отвели комнату. Обедали в столовой на этаже, а по утрам Люба готовила на керосинке завтрак для своего Георгия. Это немного напоминало славные времена молодости с «утренниками», кофе, сборами на работу и расставанием до вечера у ворот дома на Ополченской.

Сведения о занятиях и состоянии здоровья Любы в последующие годы крайне скудны. Известно, что она стала членом ВКП(б), работала в Международном аграрном институте. Ходила на собрания, участвовала в политических дискуссиях, следила за литературной и культурной жизнью, общалась с болгарскими друзьями. Познакомилась с Кларой Цеткин, однажды назвавшей Любу в письме к Димитрову «одной из лучших женщин и коммунисток».

Эмиграция приучила Димитрова к постоянному ощущению опасности: смена фальшивых паспортов разных государств, международные поезда с бдительными проводниками, проверки и досмотры на границах, неожиданные вопросы и мгновенные импровизации в ответ. Москва же расслабляла. Здесь он дышал воздухом свободы. Не надо было осторожно осматриваться, чтобы убедиться в отсутствии слежки, менять места конспиративных встреч, заучивать чужие биографии. Как будто выдались каникулы, отпуск после тяжёлой работы.