Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Важно было не давать себе слабину, не предаваться раздумьям о своей горькой судьбе, а постоянно работать. Коммунисту Димитрову помогали в этом Гегель и Моммзен, Гёте и Ницше. У Гёте он обнаружил две максимы, которые чрезвычайно подходили к его положению: «Быть активным — назначение человека» и «Нет ничего хуже, чем человек без работы». Он записал их в рабочую тетрадь, озаглавленную «Всемирная литература». Завёл также тетради по английскому и французскому языкам, всемирной истории, немецкому языку, немецкой истории, философии и отдельную тетрадь для подготовки к самозащите. К концу процесса накопилось двадцать две тетради.

Помогал ему и тюремный пастор, с которым заключенный № 8085 дискутировал о христианстве, практикуясь тем самым в немецком языке. Размышлениями над прочитанными книгами и беседами с пастором, очевидно, навеяны строки письма к сестре Магдалине: «Не следует забывать, что на протяжении всей истории человечества часто именно лучшим людям приходилось проходить через тюрьмы. Это тем более относится к нашему времени, ибо мы переживаем чрезвычайно бурную, переменчивую переходную эпоху. Борьба за великие идеи никогда не обходилась без жертв. Так было когда-то с христианством; так было с Галилеем, Джордано Бруно, Гусом, Коперником, Томасом Мюнцером и с бесчисленным множеством людей науки и политики; так было во время буржуазных революций и различных освободительных движений, особенно же во время Октябрьской революции в России. Так обстоит сейчас дело с коммунизмом!» {135}

Выписка из газеты «Morgenpost» прозвучала суровым предупреждением о том, что его ожидает впереди:

«Судопроизводство в Пруссии.

Рейхскомиссар Кёрль заявляет:

„Предрассудок формального либерального права состоит в том, что кумиром правосудия должна быть объективность. Сейчас мы добрались до источника отчуждения между народом и судопроизводством, и в этом отчуждении в конце концов всегда виновно судопроизводство. Ибо что такое объективность в момент борьбы, которую ведёт народ за свою жизнь?..

Поэтому само собой разумеется, что судопроизводство народа, который борется не на жизнь, а на смерть, не может заниматься слепым преклонением перед объективностью. Судьи, прокуроры и адвокаты должны в своей деятельности руководствоваться единственнымначалом: Что полезно для жизни нации? Что спасительно для народа?“»

История с поисками адвоката для трёх обвиняемых болгар стала красноречивым свидетельством того, что в Германии наступают новые времена. Знакомый адвокат Роткугель, на которого Димитров так надеялся, сообщил, что не может взять на себя защиту. Танев обратился к адвокату Курту Розенфельду, но и его постигла неудача. Причина лежала на поверхности: гонения на евреев («Эйнштейн объявил, что выходит из Прусской академии наук и не хочет возвращаться в Германию» — записал Димитров в дневнике 5 апреля).

Новому адвокату болгар, Вернеру Вилле, Димитров отправил одно за другим три письма с изложением своего дела. В ответе, полученном 26 апреля, Вилле пообещал предпринять некоторые действия, о которых просил его беспокойный клиент, но поставил непременное условие: без оплаты он работать не может. Изъятые при аресте у Димитрова 350 марок оставались по-прежнему недоступными для него, деньги от родных всё не приходили из-за многочисленных препон и проволочек с пересылкой и обменом на марки, а платить надо было за всё, даже за конверты и марки для переписки с адвокатом. Напрасно подследственный бомбардировал своего поверенного униженными просьбами и твёрдыми обещаниями, напрасно ожидал встречи с ним — поверенный отмалчивался. Продолжал молчать и после того как 3 июля получил гонорар — 100 марок. Ясность появилась только 22 июля. « Письмо от Вилле— он уже не в состояниименя представлять», — отмечает в дневнике Димитров. Адвокат явно не хотел портить свою деловую репутацию.

Один против безотказно работающей государственной машины… И кандалы днём и ночью… Каково же приходилось его товарищам, не знающим языка и не имеющим возможности заполнить своё одиночество чем-либо, помимо размышлений о собственной участи? Танев, доведённый до отчаяния, уже покушался на самоубийство, что дало повод судебному следователю отказывать болгарам в просьбах о снятии кандалов.

Третья попытка найти адвоката поначалу обещала успех. На разрешённом свидании Димитрова, Попова и Танева, прошедшем в присутствии следователя и переводчика, они условились настаивать на том, чтобы их защищали болгарские юристы. «Письмо адвоката Дечева: просит доверенность на представление моих интересов по поручению родных, — записывает обрадованный Димитров 19 июля. — Слава богу!» Болгарский адвокат Стефан Дечев, хорошо знающий германскую юриспруденцию, сразу же провёл переговоры с коллегами из разных стран. «В Германии я пытался привлечь к защите других немецких адвокатов, но все они отказались, — сообщил он Димитрову из Парижа. — Во всяком случае, согласно германским законам, у Вас будут официальные защитники, которых назначит Имперский суд. В момент, когда это назначение состоится, мы, иностранные адвокаты Моро-Джиаффери, Кампинки, Торрес и я, свяжемся с немецкими официальными защитниками и будем просить Имперский суд допустить нас в качестве ассистентов официальных защитников» {136} . К этой внушительной группе волонтёров присоединились также болгарин Григоров, француз Виллар, американец Галлахер. Но многообещающая затея провалилась: 11 августа Димитров получил решение Имперского суда о том, что Дечев не будет допущен к защите. «Может высказывать предложения назначенному защитнику и говорить с нами» — и только. Отказано было и другим иностранным адвокатам.

Подследственные болгары получили официального защитника, доктора Пауля Тейхерта, только 31 июля. Переписка с ним выявила несоответствие взглядов адвоката и Димитрова на характер предстоящей защиты. Тейхерт придерживался традиционного подхода, когда адвокат стремится опровергнуть или свести к минимуму обвинения прокурора и тем самым облегчить участь обвиняемого. Димитров же собирался привнести в эту необходимую тактику политический момент: он будет открыто говорить о своей деятельности в пользу партии и о своих коммунистических убеждениях. Не встретив понимания со стороны Тейхерта («Официальный защитник — саботажник защиты!»), Димитров заявил, что в таком случае будет сам защищать себя так, как считает нужным.

Третьего августа Димитров получает обвинительное заключение. Всем подсудимым инкриминирован поджог. Пункт за пунктом, фразу за фразой обвиняемый анализирует в течение десяти дней документ на 235 страницах, старясь постичь его логику в целом, а не только содержание тех частей, что относились непосредственно к нему. Из нагромождения небылиц и подтасовок следователи сделали вывод казуистический, но и опасный: Димитров, хотя он и не был на месте преступления в момент поджога, всё же причастен к его подготовке; по меньшей мере он «своими советами и влиянием подстрекал других участников преступления и подбадривал их к действию». «Невиданная махинация!» — заносит он в дневник краткий вывод.