Йоганн Мюллер - Асы немецкой авиации

Когда меня отправили в Италию, мне пришлось оставить работу с реактивными самолетами в Ахмере. Когда Галланд получил личное разрешение Гитлера сформировать личную «Эскадрилью экспертов», с разрешения Гитлера Галланд дал мне всю власть набирать в нее самых лучших летчиков. Я отправился по кабакам и санаториям, посетил госпиталя и фронтовые части, пока не набрал 17 человек. Позднее должны были прибыть новые добровольцы. Список получился впечатляющим, среди летчиков была пара человек, которые уже летали на реактивных истребителях. Я слышал, что Герингу даже не сообщили обо всем этом.

Геринг был хорошим, блестящим лидером в начале войны. Он был одним из лучших асов прошлой войны, в 1930-х годах показал себя энергичным и умелым организатором, когда создавал люфтваффе. Однако уже в ходе Битвы за Англию он превратился в лентяя. Геринг начал собирать произведения искусства, бриллианты и драгоценные камни, и больше не интересовался действиями люфтваффе. К концу войны он превратился в полное ничтожество, и я его возненавидел. Многие пилоты бессмысленно погибли из-за него, не научившись толком летать.

Должен сказать, что JV-44 была уникальной. Большинство из нас имело множество побед. Девять человек имели более 100 побед, Бэр – более 200, а Баркгорн вообще 300. Все пилоты, кроме пары человек, имели Рыцарский крест или более высокие награды. Большинство было старшими офицерами, командовали эскадрильями или даже группами, а эскадрильей командовал генерал-лейтенант. Я полагаю, больше такой эскадрильи никогда не будет.

Следует сказать, что JV-44 и JG-7 были во многом похожи. Единственной разницей было то, что в JV-44 нам предстояло выработать свою тактику, чтобы отразить новую угрозу. В обычном соединении нам пришлось бы ждать утверждения тактики начальством, что означало потерю драгоценного времени. Мы обнаружили, что при атаке с фланга, обстреляв противника ракетами, можно получить хорошие результаты. Это было все равно, что стрелять гусей из дробовика.

Атака сзади тоже подходила, хотя в этом случае самолет представлял собой не столь заметную цель. При атаке с фланга, выпустив ракеты, мы отворачивали для атаки сзади, используя 30-мм пушки. Такой снаряд мог оторвать бомбардировщику крыло или взорвать бомбы. Чтобы сбить истребитель, хватало одного снаряда этой пушки.

Однако ракеты доставляли нам постоянные неприятности. Если они работали, то работали прекрасно. Однако они могли отказать, а это означало сотни килограммов лишнего груза на самолете, которые снижали скорость и ухудшали маневренность. Я говорил об этом с Галландом, и он согласился, как и пилоты JV-44 и JG-7.

После пуска ракет мы приобретали от 80 до 100 км/ч дополнительно, что было дополнительной страховкой от американских истребителей сопровождения. Однако если эти чертовы штуки не вылетали, ты не мог просто сбросить их, как бомбу, поэтому они висели у тебя гирей на ногах. Сразу вспоминается один из вылетов для атаки тяжелых бомбардировщиков.

Я занял идеальную позицию для атаки в три четверти, лег на боевой курс, помня, что снизу ко мне подкрадываются «мустанги». Я знал, что когда выпущу ракеты, то добьюсь попадания или вообще уничтожу противника, после этого мне следовало набрать скорость и уйти вверх. Но ничего не произошло. Я летел так быстро, что просто не успел дать очередь из пушек. Теперь требовалось развернуться для новой атаки. Это было плохо, так как теперь они знали, что я рядом, знали о моих намерениях и знали, с какого направления следует ждать атаки. Я повторил атаку, хотя мне пришлось пройти сквозь шквал 12,7-мм пуль стрелков бомбардировщиков. Несмотря на подобные происшествия, я все-таки одержал 7 побед на реактивном самолете, прежде чем война для меня закончилась.

Если бы мы даже построили большое количество Ме-262, у нас все равно не было достаточного количества подготовленных пилотов, чтобы полностью использовать преимущества самолета. Он появился слишком поздно, когда мы уже не могли победить. Если бы мы только получили реактивные самолеты в 1943 году, все могло повернуться иначе, я уверен. Но что было, то было. Следовало использовать реактивный самолет как истребитель, а не как «блицбомбер», как того желал Гитлер.

Разумеется, Гиммлер отдал приказ, чтобы программу развития реактивной авиации контролировали СС. Это была безумная идея, форменный бред. Требовалось время на обучение, а личного состава не хватало. Были задействованы Гюнтер Лютцов, Галланд, Таутлофт и я, а также многие другие. Мы возмутились, потому что люфтваффе раздергивали по кускам. Моральный дух падал, Галланд сражался в одиночку против всего этого, но влияние истребителей уменьшалось из-за подавляющего превосходства союзников. Наступали тяжелые времена.

За время войны меня сбивали 12 раз, но лишь однажды я воспользовался парашютом. Я никогда не доверял парашютам и всегда предпочитал посадить поврежденный истребитель, надеясь на лучшее. Я получал лишь легкие ранения, пока не случилась серьезная авария – мое тринадцатое ЧП, когда я едва не погиб, разбившись на взлете.

Многие авторы описывали эту катастрофу, но почему-то никто из них не расспросил меня, исключая Толивера и Констебля. Поэтому вот моя история. 18 апреля 1945 года я должен был взлететь в составе группы, вместе с Гердом Баркгорном, Клаусом Нойманом, Крупински, Эдуардом Шалльмозером, Эрнстом Фарманом и другими. Наша группа должна была атаковать американские бомбардировщики.

Несколько дней назад наш аэродром бомбили, и он заметно пострадал. Когда мой истребитель набирал скорость, его левое колесо попало в плохо заделанную воронку. Я потерял управление, и самолет подскочил в воздух примерно на метр, поэтому я попытался убрать шасси. Но я просто не успел набрать взлетную скорость. Я знал, что скоро будет конец летной полосы, и я упаду.

Ме-262 рухнул со страшным грохотом, в кабине появилось пламя, пока самолет скользил по земле. Я попытался отстегнуть ремни, но взрыв подбросил самолет, и я почувствовал нестерпимый жар. Это взорвались 24 ракеты R4M, и вспыхнуло топливо. Я горел заживо. Я помню, что сбросил фонарь и выскочил наружу, весь охваченный огнем. Я упал и начал кататься по земле. Взрывы продолжались, грохот был ужасным, меня бросило на землю, когда я попытался отбежать. Я не могу описать боль. Я еще помню, что меня начали поливать холодной водой, но потом я потерял сознание.

Я помню, что лежал на земле, мечтая, чтобы кто-нибудь добил меня. Затем Баркгорн зашептал мне в ухо, что я должен жить ради Урсулы и детей. Он сказал, что я сильный человек, что я буду жить, и они поддержат меня. Я также слышал, как что-то сказал Пунски, но не помню, что именно. Они думали, что я умру. Даже врачи не верили, что я выживу, но я обманул всех.