Сабин Дюллен - Уплотнение границ

Восстания и беспорядки, охватившие в феврале – марте 1930 года, в ходе принудительной коллективизации и раскулачивания, 15 приграничных районов Украины и Белоруссии, стали для руководителей, подобных Любченко, долгожданным подтверждением их взглядов. С 20 февраля по 2 апреля в 11 приграничных районах УССР был зафиксирован 871 случай беспорядка, тогда как в 30 внутренних районах таковых было лишь 845 [421] Ken O . L’URSS comme zone frontalière // Frontières du communisme. Р. 326. . Провал идеи пограничной полосы как «витрины» был очевиден. Эти районы еще предстояло завоевать в политическом и социальном смысле, и главным орудием этой политики должны были стать чистки и насильственная реорганизация территории. Кроме того, внимание советского руководства к погранполосе и ее жителям, особенно в Белоруссии и на Украине, следует также рассматривать в военной перспективе. Погранполоса была зоной взаимодействия между СССР и его врагами, между страной победившего пролетариата и капиталистическим окружением. Ей предстояло стать «линией Мажино» в процессе строительства советской родины.

В самом деле, как могли большевики поверить в то, что капиталистические державы примирятся с существованием Страны Советов? Переход к мирному сосуществованию, наметившийся в начале 1920-х годов, не повлиял на общую враждебность в отношениях между двумя системами. Более того, большевики были убеждены, что успехи, которых удалось добиться советской дипломатии начиная с 1924 года, не могли не усилить желания капиталистических стран рано или поздно свести счеты с СССР. Сразу подчеркнем важность этого «не могли не» в советской ментальной и риторической системе, в которой логические заключения нередко служили достаточным доказательством существования проблемы. Впрочем, наглядных проявлений враждебности по отношению к СССР тоже хватало. Счет им вели как дипломаты, так и сотрудники разведки и органов безопасности: вербовка шпионов иностранными консульствами, засылка агентов через границу, военные провокации, антисоветские кампании в печати, проекты антисоветских блоков, подготовка военной интервенции… Служил ли этот поток информации для выработки политики, и если да, то какой?

Особое внимание к вопросам обороны территории и защиты границ стало заметным в 1925 году. Первая большая волна страха перед новой войной, которая в историографии нередко датируется 1927 годом, в действительности была запущена двумя годами ранее [422] Sontag J. Р . The Soviet War Scare of 1926–1927 // Russian Review. 1975. Vol. 34. № 1. Р. 66–77; Di Biagio А. Moscow, the Comintern and the War Scare, 1926–1928 // Russia in the Age of Wars, 1914–1945 / Ed. S. Pons, A. Romano. Milano: Fondazione Feltrinelli, 2000. Р. 83–102; Simonov N. S . Strengthen the Defence of the Land of Soviets’: The 1927 «War Alarm» and Its Consequences // Europe-Asia Studies. 1996. Vol. 48. № 8. Р. 1355–1364. . Затем приступы страха повторятся в более широких масштабах осенью 1926 и весной 1927 года. Как связана инструментализация военной угрозы с поиском мира на границе? Какое место занимала в этой ситуации информация, поступавшая с границ? Как мы убедимся, советские власти рассматривали пограничные инциденты в качестве барометра отношений между соседями. Ощущение уязвимости, присущее слабому изолированному государству, обеспечивало границе центральную роль в политике. На повестку дня вставала милитаризация рубежей.

В архиве главы советской политической полиции Ф. Э. Дзержинского хранится толстая папка с документами, касающимися обострения международной ситуации и необходимости усилить обороноспособность страны. Они относятся к маю 1925 – июлю 1926 года. В большинстве из них речь идет об «агрессивной политике Польши и положении в Польше после переворота Пилсудского» [423] Записки Ф. Э. Дзержинского в ЦК РКП(б) и ответственным работникам ОГПУ, директива ОГПУ особым отделам округов и губотделов, обслуживающим военные предприятия, постановление и протокол совместного совещания ОГПУ, НКИД, РВСР и др. документы // РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 364. . Среди опубликованных дипломатических документов за 1925 год также можно найти много деклараций Чичерина, в которых говорится о необходимости лучше защищать границы. Так, 14 мая 1925 года, выступая перед делегатами 3-го съезда советов СССР, нарком иностранных дел заявил:

Наша политика, имея своей основой стремление к сохранению мира и содействие всеобщему миру, есть политика оборонительная, которая всеми своими комбинациями, усилиями и действиями преследует цели защиты или подготовку защиты наших территорий, наших границ, наших берегов и тех путей, которые ведут к нашим берегам [424] ДВП СССР. Т. 8. С. 289. .

Далее дипломат описывал попытку Великобритании задушить СССР путем организации контрнаступления на балтийском и черноморском направлениях при активном участии Польши [425] Там же. С. 293 и 298. . По мнению Чичерина, обеспокоенность Лондона объяснялась созданием союзных республик в Средней Азии, способных подстегнуть революционный ирредентизм в этом регионе, и хорошими отношениями между СССР и его афганским, китайским и персидским соседями. Рассуждения Чичерина свидетельствовали о возвращении к геополитическому прочтению пограничных конфликтов. Враждебное отношение Лондона связывалось с советскими успехами на восточных границах и, таким образом, выходило за рамки идеологического противостояния, вписываясь в традиции «большой игры» между Российской и Британской империями. Что касается Польши, то в силу своего географического положения она считалась естественным плацдармом для любой военной атаки против советской территории. Такой географический детерминизм заставлял рассматривать польское государство в качестве непременного источника угрозы и одновременно стремиться к подписанию с ним договоров о добрососедских отношениях.

Как подчеркнул 23 января 1925 года М. И. Калинин во время встречи с новым посланником Польши в СССР Кентжинским,

географическое положение и общая граница обеих наших стран создают ряд общих интересов, развитие которых базируется на прочных и нерушимых принципах заключенных договоров и, несомненно, будет способствовать укреплению добрососедского сожительства [426] Там же. С. 89. .

«Добрососедское сожительство» – эти слова были ключевыми в годы НЭПа. Одним из свидетельств этого стали преобразования внутри Разведывательного управления Красной армии (Разведупра). Чтобы не затруднять работу дипломатов, 25 февраля 1925 года было решено сократить численность партизанских отрядов, действовавших в советской погранполосе и за ее пределами, а главное, поставить под полный контроль существующие группы, прежде всего в Восточной Польше и Бессарабии. Уроки, извлеченные из событий в Столбцах и Татарбунарах и вызванных ими дипломатических кризисов, привели к стремлению усилить контроль и впредь избегать любых самочинных действий со стороны вооруженных отрядов, до тех пор свободно пересекавших границу. Большинство этих отрядов должно было отныне переместиться в глубь советской территории [427] Постановление Политбюро ЦК РКП(б) «O Разведупре», 25 февр. 1925 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 2. Л. 78–81. См. публикацию этого документа в: Лубянка, Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД, январь 1922 – декабрь 1936 г. / Сост. В. Н. Хаустов и др. M.: Международный фонд «Демократия», 2003. С. 98–100. . Пришло время законспирировать все имеющиеся организации, чтобы у дипломатов соседних государств не было доказательств советского вмешательства.