Галина Ульянова - Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века

По сведениям 1842 года фабрика помещалась в фабричном районе Москвы Лефортове, в специально купленном (за 6 тысяч рублей) помещении. По документам строение для фабрики было оформлено Натальей в совместную собственность сыновей. На предприятии трудились 50 рабочих. К 1849 году были приобретены близлежащие участки между Большой и Малой Семеновскими улицами, где вскоре появились еще пять каменных корпусов.

Фабрика Носовой в начале 1850‐х годов была одним из крупнейших московских шерстоткацких предприятий. В 1853 году фабрика, оборудованная паровыми машинами и 397 механическими станками, являлась самым крупным среди предприятий, руководимых женщинами в Москве (всего таких предприятий было 99). По объему производства она стояла на пятом месте из 41 московского шерстоткацкого предприятия. На предприятии трудились 873 рабочих, в год производилось продукции на 351 875 рублей серебром.

За 20 лет Наталье Юдишне удалось создать хорошо налаженное, сложное по структуре предприятие и оснастить его многими техническими новинками. Кроме паровых машин (в 16 и 6 лошадиных сил) тут было 12 чесальных аппаратов, 2 трепальных, 6 ровничных, 60 тонкопрядильных, 10 ворсовальных, 5 стригальных, 6 сукновальных машин, 420 простых и 4 жаккардовых стана, 24 набивных стола, 6 красильных котлов, 4 куба и многое другое. Одно перечисление этого оборудования дает представление о том, сколько надо было затратить средств и энергии, чтобы его приобрести, установить в цехах и поддерживать в рабочем состоянии.

Фабрика работала на импортной испанской шерсти, русской и английской хлопчатобумажной пряже. На мануфактурной выставке 1843 года Носова представила полугарусное трико, казинет (полушерстяную гладкую ткань) и драдедамовые платки своего производства. В 1849 году в заявлении на имя московского генерал-губернатора А. А. Закревского говорилось, что на фабрике также производятся шали, брючная материя, сукно и фланель из испанской шерсти. Оптом товар сбывался на Нижегородской ярмарке, а в розницу — в Китай-городе.

Правнук Носовой искусствовед Ю. А. Бахрушин писал в мемуарах, что во второй половине XIX века «Носовы славились своими пуховыми одеялами и платками, но основным их производством было изготовление кустарных кавказских сукон, из которых на Кавказе шились многочисленные черкески, которые там продавались как местное производство». Фабрика выполняла также важные заказы правительства: «Поручено было в 1863 году вырабатывать сукна мундирные и приборные для армии и флота, а в 1864 году приказано было изготовлять и флотские рубашки». Такие заказы гарантировали стабильный доход. Кроме хорошо охваченного российского рынка, Носовы продавали сукна в Китай, Хиву и Бухару.

Весь начальный период существования фабрики, с 1829 по 1852 год, Наталья Носова стояла у руля предприятия. Дело шло успешно, но характер хозяйки год от года становился все более тираническим — она установила жесткий семейный распорядок, подчинив жизнь близких укреплению семейного бизнеса.

В 1852 году Носова подала прошение в канцелярию генерал-губернатора, в котором выражала желание передать фабрику трем сыновьям, поскольку ей стало трудно руководить «по слабости своего здоровья». Официальное свидетельство о передаче фабрики «в полную собственность» сыновей Дмитрия, Василия и Ивана-меньшого было получено 9 декабря 1853 года, за двенадцать дней до смерти Носовой.

Властный, нетерпимый характер Натальи Носовой предстает даже в тексте ее завещания. Из него следует, что старший сын Иван-большой был устранен матерью из бизнеса «по невоздержной жизни его» с назначением небольшого пособия из процентов с суммы 2857 рублей и 2/7 копейки серебром, внесенной в одно из кредитных учреждений. Причем указывалось, что следует «тем быть ему, Ивану, довольным и ничего более не требовать». Проценты эти составляли не более 150 рублей в год, так что сыну пришлось доживать свою жизнь, экономя даже на еде. Скорее всего, Иван-большой лишился и купеческого статуса, поскольку по заявлению Натальи к нему в качестве наказания за пьянство была применена законодательная норма 1833 года о праве купцов «не включать сыновей своих за непочтение в семейное гильдейское <���…> свидетельство и тем обращать их в мещанство».

Дочери Марии предназначалась мизерная сумма в 571 рубль 42 6/7 копейки серебром и было рекомендовано «более ничего не требовать <���…> никаких тяжб не заводить, ибо она [Мария] награждена прилично от меня в жизнь мою и быть навсегда довольною». Тут мать была даже щедра, поскольку по законодательству получившая приданое дочь (а Мария была уже замужем) в случае, если она подписала при этом отречение от дальнейшего участия в наследстве, не могла претендовать на участие в разделе наследства, оставшегося после родителей.

В обоих случаях императив «быть [навсегда] довольною/довольным», встречающийся в завещаниях крайне редко, пресекал всякое судебное оспаривание решения матери по распределению имущества между детьми-наследниками.

Наследниками по фабрике и остальному имуществу стали три сына Носовой, которые под руководством матери с юности посвятили жизнь семейному бизнесу.

Итак, мы видим, что все наличные капиталы были Натальей Носовой скрупулезно подсчитаны, а предназначенные детям-наследникам денежные суммы определены с точностью до седьмой части копейки. Завещание свидетельствует о редкостной расчетливости предпринимательницы — расчетливости, въевшейся глубоко в ее характер. С одной стороны, фабрика получала значительные прибыли, производя в год продукции на 352 тысячи рублей серебром — сумма огромная в 1850‐е годы: например, куль пшеничной муки (9 пудов, или 147 килограммов) стоил летом 2 рубля 60 копеек (в рублях серебром). С другой — собственным детям высчитывались минимальные суммы, ибо траты на личное потребление должны были отойти на задний план перед грандиозной задачей поддержки своего бизнеса и процветания фабрики.

Благополучие большой семьи было достигнуто Носовой путем крайне рачительного ведения хозяйства. Даже став зажиточной купчихой, Наталья имела привычку (безо всяких рациональных объяснений) экономить по мелочам, сохранившуюся с того времени, когда она осталась вдовой с пятью детьми.

С возрастом парадоксальность ее поведения, девизом которого могла бы стать русская пословица «копеечка рубль бережет», выразилась в нескольких странных поступках. Так, чтобы не платить гильдейский взнос в Москве, где он был максимальным и составлял по 3‐й гильдии 66 рублей в год (по указу 12 ноября 1839 года «О переложении на серебро разных податей и сборов»), она в 1851 году перевелась в звенигородское купечество, где гильдейский взнос был 45 рублей. Таким образом она сэкономила 20 рублей. Позже она перешла в ейское купечество, где гильдейский взнос платить не требовалось в силу существовавших льгот.