Питер Кенез - Полная история Белого движения

Могло сложиться впечатление, что обе стороны использовали вопрос о принадлежности Сочи как повод прекратить переговоры. Подсознательно генералы и социалисты не хотели приходить к соглашению, но они не могли признать неудачу только потому, что пулеметы на подаренном поезде не действовали.

Если бы главной целью лидеров Добровольческой армии было выбросить грузин из Сочи, они не могли бы выбрать худшую тактику. Их жестокие нападки на грузинских представителей, которые временами были ad hominem [13], не позволили грузинам пойти на компромисс.

Авалишвили, грузинский дипломат, считал, что молодая республика не хотела отступать под давлением, так как полагала, что это неблагоприятно повлияет на их престиж. Никто не просил Алексеева отказываться от Сочи от имени всего русского народа; вопрос касался временного управления, и это уж точно не являлось препятствием для главной цели Белого движения — борьбе с большевиками. С точки зрения интересов Добровольческой армии ей было бы выгодно, чтобы грузины находились в Сочи; малочисленной Белой армии не пришлось бы выделять солдат для сдерживания большевиков.

Весь второй день переговоров был полностью посвящен сочинскому вопросу. После бесполезных пререканий, в ходе которых стало ясно, что ни одна сторона не уступит ни на йоту, Алексеев закрыл заседание следующими словами:

«Мы как-нибудь проживем и будем продолжать нашу работу, а вы будете в зависимости от тех районов России, которые могут давать вам хлеб и многое другое. Немцы могут дать вам немного, но постоянный источник для вас — это здесь. Как мне ни тяжело все это говорить, я заявляю, что при отсутствии положительного решения по главному вопросу считаю совещание закрытым».

Заседание в Екатеринодаре определило новую модель будущих отношений. История этих отношений — однообразная серия пограничных столкновений, а иногда даже серьезных, крупномасштабных боев. Вскоре после переговоров отношения весьма ухудшились. Грузинское правительство сместило со своего поста генерала Мазниева, так как его пророссийская ориентация была дискредитирована. На его пост назначили генерала Вашакидзе, если верить Масловскому, человека недалекого. Тифлис приказал Вашакидзе не иметь никаких дел с представителями Белого движения. Вскоре грузины заменили его генералом Кониевым, негласным оппонентом примиренческой политики Мазниева.

Деникин приказал Масловскому напасть на Сочи. Масловский считал приказ своего командующего совершенно ошибочным; он его не выполнил и попытался убедить Деникина передумать. Приказ был отменен, но неделю спустя главнокомандующий решил все-таки вернуться к первоначальному плану и заменил Масловского полковником Колоссовским, который атаковал грузин со своим маленьким отрядом, но был оттеснен. Деникин часто делал промахи, доверяя сложное задание малочисленным силам.

К тому времени Деникин начал подозревать, что немцы уговаривают Грузию занять твердую позицию против белых. Это подозрение возникло не на пустом месте. Кресс фон Крессенштейн поставил Берлин в известность о переговорах только 17 октября, через месяц после самого события. Через посла Иоффе в Берлине Советы пытались убедить немцев помешать сотрудничеству между Грузией и белыми. На самом деле германское министерство иностранных дел впервые узнало о переговорах из доклада Иоффе. Из немецкого ответа Иоффе становится ясно, что Берлин не был в этом заинтересован. Именно грузинский министр внутренних дел Рамишвили обратился к Крессу фон Крессенштейну с просьбой о помощи в борьбе с Добровольческой армией. К этому времени фронт на Балканах развалился, а Германия потерпела поражение в войне. Тем не менее слухи о победоносных успехах Антанты не были подтверждены в Тифлисе, поэтому немецкие представители обещали помочь Рамишвили.

Поражение немцев повлияло на ход Гражданской войны в целом и на отношения между грузинами и Добровольческой армией в частности. Деникин предполагал, что англичане, которые должны были занять место немцев в Закавказье, накажут грузин за их предательство. Грузия же, помня о принципе Вильсона о самоопределении, рассчитывала, что союз Антанты окажет поддержку их государству. Но обеим сторонам пришлось разочароваться.

Англичане были куда более амбициозны, чем немцы: бывшие оккупанты не хотели ничего больше, как содействовать своим собственным насущным интересам. Англичане же, наоборот, надеялись примирить всех лидеров антибольшевистского движения, так как понимали, что это необходимо для свержения большевистского режима. Но им не удалось ничего сделать: в 1919 году отношения между Грузией и Добровольческой армией стали гораздо хуже, чем год назад. В этом не были виноваты интервенты; никакая посторонняя сила не смогла бы примирить антагонистов. Тем не менее англичан можно обвинить в непостоянстве. Их представители в Екатеринодаре, сначала генерал Пуль, затем генерал Бриггс, а в конце генерал Холман, поняли позицию Добровольческой армии и стали сторонниками Белого движения, в то время как другие представители в Тифлисе часто поддерживали Грузию. Причиной противоречивой политики была плохая связь и промахи центрального управления. Такая политика, естественно, отчуждала обе стороны.

Стремительная атака Колоссовского, обстановка, ни мирная, ни военная, создали затишье на некоторое время. Относительное спокойствие закончилось, когда отступили немцы. Грузине и армяне стали бороться друг с другом и за освобождение от турок. Эта война заставила отступить грузинские войска на несколько километров к Черноморскому побережью, а Добровольческая армия заняла несколько деревень, не сделав ни одного выстрела.

В 1919 году на грузинской границе бои часто возобновлялись, а иногда, как в феврале и апреле, становились очень ожесточенными. Добровольческая армия так никогда и не стала спокойна за свой тыл. Грузины часто мешали белогвардейцам, провоцируя беспорядки в тылу Добровольческой армии. Они также позволяли красным отрядам, теснимым белыми, отдыхать на своей территории.

Нет сомнения, что политика Добровольческой армии по отношению к Грузии тоже способствовала поражению белых в Гражданской войне.

Никто в России не сомневался, что окончание мировой войны в Европе повлияет на ход Гражданской войны. Удивительно, но известия о поражении Германии способствовали одинаковому росту оптимизма как у белых, так и у красных.

Коммунизм все еще был крайне интернациональным движением. Большевистские лидеры, всегда считавшие Германию центром мирового социализма, приняли начало немецкой революции за знаки рассвета новой эры. Русские не уважали социалистов, пришедших к власти в Берлине 9 ноября, не симпатизировали им, но коммунистическое сознание, привыкшее проводить параллели, стало воспринимать Эберта как германского Керенского. Люди, которые большую часть своей жизни провели за разговорами о революции и теперь довели страну до бедности, крепко ухватились за мысль, что красная Германия вскоре присоединится к коммунистической России, чтобы сформировать непобедимый блок в Европе. Материальным доказательством интернационального энтузиазма стало предложение вагонов, груженных зерном, для голодающего германского пролетариата от еще более голодающих русских.