Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Спрос на продукцию пишущей публики возрос многократно. Тиражи газет и скандальной литературы, политических памфлетов подскочили в разы. Мартов писал, что «множество издателей требуют брошюр, предлагают горы денег (спрос на литературу невероятный»; Маслов за одну брошюру в 1 лист получил 12 000 руб.; ибо она печаталась в миллион экземпляров!» [872] Частные свидетельства о революции в письмах Луначарского и Мартова. М., 2005. С. 194.

Аппетиты интеллигенции росли как на дрожжах. Наживину потребовался лектор, чтобы объяснить политику правительства в его деревне, и он обратился в университет Шанявского.

— Если вам нужны настоящие лекторы, то вы должны знать, что этот товар теперь дорогой…

— А примерно как?

— Проезд туда и обратно по первому классу, продовольствие на месте готовое, двадцать пять рублей суточных и двадцать пять рублей час митинга.

— Ого!

— А вы как думали? С благотворительностью раз и навсегда должно быть покончено… Дудки! Интеллигенция — это квалифицированные рабочие, и труд их должен оплачиваться соответственно…

От таких квалифицированных работников мне пришлось отказаться, тем более что я отлично знал основной их порок, интеллигентскую манеру выражать свои — или чужие — мысли в непонятной для темного народа форме» [873] Наживин И. В. Записки о революции. С. 73–74. .

Интеллигенция в подавляющей своей части была за перемены. Но не всегда за власть. Творческая интеллигенция быстро разбилась по партийно-политическим и многочисленным иным нишам.

Бенуа писал, что «шалуны-левые образовали за три дня что-то около двадцати или тридцати новых «обществ» с самыми несуразными наименованиями, и, таким образом, эти «представители обществ» проболтали — один сменяя других — все часы, что длилась говорильня, а болтали они приблизительно на те же темы и почти в тех же выражениях. К заправилам «левых» примостился и Мейерхольд, явившийся в отложных воротничках в стиле ампир (или в стиле Дантона)… Чудовищную чепуху несли также всякие Зданевичи, Маяковские и прочие архигении русского футуризма (каждому из них неистово аплодировала председательница Пуни-Богуславская), но особенно позабавили меня и значительную часть аудитории всевозможные, случайные, выползшие из подполья неудачники» [874] Бенуа А. Н. Дневник 1916–1918 гг. С. 164. .

Дмитрий Сергеевич Мережковский и его супруга Гиппиус сразу очаровались Временным правительством Керенским, с которым были знакомы лично. «Интеллигенция силою вещей оказалась на ЭТОМ берегу, т. е. на правительственном, кроме нескольких: 1) фанатиков, 2) тщеславцев, 3) бессознательных, 4) природно-ограниченных, — писала Гиппиус в дневник в марте. — В данный момент и все эти разновидности уже не владеют толпой, а она ими владеет… Контакта с вооруженным митингом у нас, интеллигентов правительственной стороны, очень мало и через отдельных интеллигентов-выходцев, ибо они очень охраняют «тот берег»… Керенский — сейчас единственный ни на одном из «двух берегов», а там, где быть надлежит: с русской революцией. Единственный. Один. Но это страшно, что один…» [875] Гиппиус З. Дневники. Мн., 2004. С. 118, 119.

Идейным центром группы между большевиками и меньшевиками была ежедневная газета «Новая жизнь», основанная Максимом Горьким в апреле 1917 года. «Политическое направление «Новой жизни» было определенно интернационалистским и подчеркнутым отмежеванием от упрощений и демагогии, в которых редакция газеты обвиняла большевиков» [876] Ланде Л. Состояние партийной организации к моменту Октябрьского переворота // Фельштинский Ю. Г., Чернявский Г. И. Меньшевики в революции: Статьи и воспоминания социал-демократических деятелей. М., 2016. С. 250–251. . В ней публиковались Мартов, Суханов, историк Николай Александрович Рожков, большевики Леонид Борисович Красин и Николай Николаевич Крестинский.

«Роль и поведение Горького — совершенно фатальны. Да, этот милый, нежный готтентот, которому подарили бусы и цилиндр. И все это «эстетное» трио по «устройству революционных празднеств» (похорон?) весьма фатально: Горький, Бенуа и Шаляпин. И в то же время, через Тихоно-Сухановых, Горький опирается на самую слепую часть «митинга»…

Гржебин раскатывает на реквизированных автомобилях, занят по горло, помогает клеить новое, свободное «министерство искусств» (пролетарских, очевидно). Что за чепуха. И как это безобразно-уродливо, прежде всего. В pendant к уродливому копанию могил в центре города, на Дворцовой площади для «гражданского» там хоронения сборных трупов, держащихся в ожидании под видом «жертв революции» [877] Гиппиус З. Дневники. С. 118, 119. .

Бенуа, со стороны, солидаризировался с взглядами кружка Мережковского — Гиппиус: «У них лозунг: поддерживать всеми силами правительство, и в частности Керенского, которого они хорошо знают лично и от которого… в восхищении. В то же время они в панике от эсдеков и от большевиков. Горького и Тихонова они считают за последних (что в этом страшного, я пока не схватываю), а бедного Гржебина просто за проходимца…

С одной стороны, жадность до власти, а с другой — какая-то заячья паника. И их упование на Керенского покоится на таком перепуге. Да какой там Керенский! Я убежден, что они согласились бы видеть Львовых на всех постах, только бы не случилась та «русская революция до конца» («прыжок в окно»), о которой они под крылышком монархии столько лет мечтали, будучи в глубине души уверены, что этот «праздник» никогда не наступит!» [878] Бенуа А. Н. Дневник 1916–1918 гг. С. 156, 157.

Средства массовой информации сразу же отразили все те революционные сдвиги, которые произошли и в политике, и в интеллектуальной жизни.

В первые дни революции газеты не выходили: бастовали все, включая и типографских рабочих, да и новой власти тогда не нужно было многоголосие мнений. Регулирование процесса выпуска газет взял на себя Петросовет. «Ни у кого не возникало сомнений в том, — писал Суханов, — что этот вопрос должен решить Совет рабочих и солдатских депутатов, который один только и может осуществить это решение; ни у кого не возникло сомнения в том, что этот акт защиты революции нет нужды, нет оснований представлять на усмотрение нового правительства из правого крыла, нет нужды испрашивать его санкции и даже доводить до его сведения» [879] Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. Берлин-Пг. — М., 1922. С. 111. .

Пятого марта Исполком Совета постановил: «Воспретить выход в свет всем черносотенным изданиям, как то: «Земщина», «Голос Руси», «Колокол, «Русское знамя» и др.». Совет воспользовался своим влиянием на типографских рабочих: разрешение на выход газеты означал наряд на типографию (всеобщая забастовка революционных дней формально еще не окончилась). В тот день без разрешения Совета вышло и «Новое время», на что Исполком отреагировал закрытием газеты «впредь до особого распоряжения» [880] Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Протоколы заседаний Исполнительного комитета и Бюро И. К. М. — Л., 1925. С. 14. .