Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Так на перекрестке двух тенденций басенного жанра разошлись моралистическое, плебейское направление Федра и эстетизирующее, аристократическое направление Бабрия. Однако дальнейшего углубления эта противоположность не получила. Общий упадок античной культуры остановил развитие обоих направлений: ни у Федра, ни у Бабрия не было продолжателей, были только подражатели. В их творчестве разница между двумя тенденциями начинает стираться, поучительность и усладительность возвращаются к мирному сосуществованию. Но и в латинской, и в греческой басне по-прежнему можно различить две струи: «высокую», риторическую, и «низовую», массовую.

В латинской басне этого времени «высокая» струя представлена именем Авиана – поэта IV века, составившего сборник из сорока двух басен, написанных элегическим дистихом, насыщенных величавыми вергилианскими оборотами; они представляют собой переложение избранных басен Бабрия, причем не особенно удачное. Однако эти басни имели успех и на протяжении средневековья не раз пересказывались, переводились и дополнялись как в прозе, так и в стихах. «Низовую», народную струю в латинской басне представляет прозаический сборник под условным названием «Ромул», возникший тогда же, в IV–V веках. Основу его составили басни Федра, несколько раз пересказанные и изменившиеся подчас до неузнаваемости; но имя Федра при этом было забыто, и предполагалось, что книга эта написана по-гречески самим Эзопом и переведена на латынь неким Ромулом. Через этот сборник имя Эзопа получило широкую известность на латинском средневековом Западе. «Ромул» тоже по многу раз пересказывался, переводился и дополнялся, подчас за счет «животных сказок», христианских притч, фаблио и прочего материала, странно выглядящего, на наш взгляд, под названием «басен Эзопа». Некоторые из этих поздних добавлений вошли и в наш сборник.

В греческой басне средней античности «высокая» струя представлена многочисленными риторскими обработками эзоповских сюжетов – лучшим образцом может служить витиеватая декламация Гимерия об Аполлоне, музах и дриадах. Но в басенные сборники эта манера не проникала. Здесь господствует «низовая» традиция, восходящая к основному эзоповскому сборнику. Сборник пересказывался более «современным» народным языком, пересказ сопровождался изменениями в составе: отпали басни-этиологии, басни-анекдоты, оставались только наиболее типичные «животные» басни. Сборник пополнился прозаическими пересказами Бабрия, утратившими имя автора, – но и только, ничего подобного сказкам и фаблио «Ромула» мы здесь не находим (если не считать трех басен-новелл в одной из рукописей). Чистота эзоповской традиции соблюдалась здесь бережно, и даже когда на греческий язык была переведена восточная «История философа Синтипы», то из эзоповских басен было составлено приложение к ней, «Басни философа Синтипы»: эзоповский сборник оказался в роли не берущей, а дающей стороны.

После долгого разрыва новая встреча латинской басенной традиции со своим источником – греческой басенной традицией состоялась лишь в эпоху Возрождения, возбудившую на Западе небывалый интерес к греческому языку и греческой литературе. Около 1479 года итальянский гуманист Бон Аккурсий издает в Милане первое печатное издание эзоповских басен – то была одна из первых в Европе книг, напечатанных греческим шрифтом. Это возвращение к первоисточнику явилось переломом в истории басни. С того времени начинается развитие новоевропейской басни – жанра, которому суждено было возвеличиться именами Лафонтена, Лессинга и Крылова.

Когда первобытный человек впервые почувствовал себя человеком, он оглянулся вокруг себя и впервые задумался о мире и о себе. По существу это были два вопроса: теоретический и практический. Вряд ли он сам умел их отчетливо разграничить, но мы это сделать сможем. Теоретический вопрос гласил: как устроен этот мир? Практический вопрос гласил: как должен вести себя в этом мире человек?

На первый вопрос человек отвечал себе мифом. На второй вопрос человек отвечал себе басней.

Конечно, не только басней – кроме басни в его распоряжении были пословицы, поговорки, поучительные сентенции. Но эпический, повествовательный характер из всех этих малых форм словесности имела только басня. Наряду с мифом басня была одной из древнейших форм мышления и одним из древнейших жанров словесного искусства.

Зачатком басни был пример – простейшая форма аргументации в обычной разговорной речи. Человек видит, что его сосед хочет в чем-то поступить неразумно, он может сказать соседу: «Не делай этого: так поступать – это все равно, как если бы кто-нибудь…» и т. д. Это – простейший случай условного примера, из которого впоследствии разовьется парабола. Но человек может сказать и так: «Не делай этого: мой приятель однажды хотел сделать то же самое, думал – будет лучше, а попал в большую беду». Это – простейший случай действительного примера, и из него разовьется басня. Легко понять, что житейские факты, приводимые в примере, могут быть бесконечно разнообразны, в зависимости от повода к разговору и от жизненного опыта говорящего. Жизненный опыт человека предстает здесь в простейшей форме конкретного случая. Это – апелляция от частного к частному, первая ступень логического мышления.

С развитием человеческого сознания развивается способность мышления к обобщению. На смену умозаключению от частного к частному приходит умозаключение от частного к общему и от общего к частному. Конкретный пример перестает быть рассказом о единичном жизненном факте и становится обобщенным изображением целого ряда аналогичных случаев. Такое обобщение отличается от прямого примера тем, что изображает случай не действительный, а вымышленный, от условного примера – тем, что вымышленный случай изображается как действительный. Это появление типического в индивидуальном и превращает пример из явления бытовой речи в явление художественной речи. Пример становится басней.

Обобщенность басенного повествования проявляется в том, что действующими лицами басни оказываются схематически очерченные образы – животные вместо людей; в том, что круг мотивов и сюжетов сужается и упрощается применительно к возможностям этих новых персонажей; в том, что действие совершается вне определенного времени и пространства; в том, что концовкой басни часто делается влагаемая в уста какого-нибудь персонажа обобщительная сентенция («Так всегда бывает со всяким, кто делает то-то и то-то»). Почему именно животные стали основными героями басни? Потому что их образы были хорошо знакомы народной фантазии еще со времен первобытного анимизма и тотемизма, когда религиозное сознание переносило человеческие характеры и отношения на мир животных так же, как впоследствии – на мир богов. Образы, созданные религиозным сознанием человека, стали первым достоянием его художественного сознания: боги и герои сделались персонажами мифа, животные – персонажами басни. Если действующими лицами басни оказываются люди, то их характеристика бывает очень схематична и обычно сводится к обозначению: «пастух», «рыбак», «скупой», «лжец» и т. д.