Виктория Смолкин - Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

Умеренный идеологический климат брежневской эпохи порой заставляет оценивать ее как «застой» – этот ярлык, введенный в оборот Горбачевым для характеристики состояния дел в стране при его предшественниках, с тех пор прочно утвердился в трудах многих исследователей 613. Разумеется, по сравнению с бурными административными и идеологическими переменами предшествующей хрущевской или последующей горбачевской эпохи, брежневский период был отмечен стабильностью – если не летаргией – во многих областях жизни. Но под казавшейся незыблемой поверхностью сфера советской идеологии переживала кардинальные перемены. Даже применительно к наиболее догматичной сфере советской идеологии – атеизму – термин «застой» обманчив.

Идеологические перемены брежневской эпохи становятся заметны, если обратить внимание на то, что государство в те годы обращается к общественным наукам как орудию управления. Действительно, начало брежневской эпохи для советских общественных наук стало временем «второго рождения» и даже «золотым веком» 614. Возрождение общественных наук в СССР стало возможным благодаря двум факторам. Прежде всего, период от смещения Хрущева на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1964 г. и до оформления брежневского курса в конце 1960‐х гг. был временем закулисной подготовки реформ. Многие реформаторские планы были порождены дискуссиями о том, насколько реальная жизнь советского общества отличается от пропагандистских заявлений о неуклонном движении к коммунизму. Фактически попытки сократить разрыв между коммунистической идеологией и реальной жизнью советского общества начались еще при Хрущеве, когда идеологический аппарат обратился к «конкретным социальным исследованиям», чтобы получить научные данные о советском обществе и использовать их для решения экономических и социальных проблем.

Возрождению социальных наук способствовали также существенные экономические, демографические и культурные перемены в жизни советского общества, начавшиеся в середине 1950‐х гг. 615Население СССР молодело, увеличивалась доля городских жителей, повышался уровень образования и материальной обеспеченности – и эти тенденции быстро изменяли облик советского общества. У советских граждан стало больше личного пространства, свободного времени и потребительских возможностей, а значит, больше независимости в решении жизненных вопросов. Характерно, что первые проекты «конкретных социальных исследований» были посвящены быту. Изучение жизни сельчан Горьковской области, осуществленное Сектором новых форм труда и быта, созданным в 1960 г. в Институте философии Академии наук СССР, касалось влияния экономических и политических перемен на повседневную жизнь села 616. Вскоре и в Ленинграде была создана социологическая лаборатория, изучавшая «человека и его работу» – временные модели труда и отдыха городского населения 617. Но в наибольшей степени партию интересовал вопрос о том, почему советские граждане отворачиваются от коммунистических идеалов и почему идеологическая работа не оказывает заметного влияния на такое положение дел. На протяжении брежневского периода идеологический истеблишмент продолжал создавать научные институты и лаборатории, надеясь, что более обширная и качественная информация о населении страны позволит, используя знаменитую формулировку антрополога Джеймса С. Скотта, лучше «видеть» советское общество 618.

Партийное руководство демонстрировало свою неизменную приверженность социальным наукам, издавая многочисленные постановления, призывавшие социологов играть более активную роль в идеологической работе 619. На заседании идеологической комиссии, проходившем с 15 по 18 ноября 1965 г. и посвященном общественным наукам, партийный философ Петр Федосеев (1908–1990), который впоследствии стал вице-президентом Академии наук СССР и членом ЦК КПСС, высказал пожелание о создании научного института, который занимался бы социологическими исследованиями; на бюрократическом языке того времени этот «сигнал» означал, что данный вопрос уже стоит на повестке дня партийного руководства 620. Предложение Федосеева было поддержано Митиным, который аргументировал свою позицию тем, что в данной сфере Советский Союз отстает не только от капиталистических стран, но и от других стран социалистического блока. «В США, – отметил Митин, – расходуется на организацию социологических исследований свыше 250 млн. долларов в год, в стране работает 25 тысяч социологов…» 621. Тем, кто сомневался в необходимости проведения социалистических исследований, Митин с оттенком иронии предложил «послать бригаду теоретических работников… на завод им. Кирова в Ленинград и действительно изучить, посмотреть, как идет становление нового человека» 622.

Специфика социального контекста, в котором развивались советские общественные науки, определялась тесными внутренними связями между социологами, идеологическим истеблишментом и политической элитой. Чтобы осуществлять социологические исследования, ученые нуждались в содействии местных партийных органов, а если результаты исследований отклонялись от партийной ортодоксии, местное руководство могло сразу отказаться их поддерживать – как, например, произошло, когда результаты исследований в Горьковской области показали, что тезис о сглаживании различий между умственным и физическим трудом и между городом и деревней не подтверждается реалиями советской сельской жизни. Поставив общественные науки себе на службу, теперь партия была вынуждена решать, как быть с очевидными расхождениями между марксистско-ленинской идеологией и советской реальностью.

В то время как «отцы» – приверженцы исторического материализма в его редакции по образцу «Краткого курса истории ВКП(б)» – отвергали любые научные выводы, противоречащие партийной догматике, «сыновья» все в большей степени разделяли профессиональную этику ученых-обществоведов. Постепенно стремление получить правдивые научные данные стало у них преобладать над приверженностью истине марксизма-ленинизма, что, в свою очередь, усложнило их задачу по воплощению коммунистической идеологии в советскую реальность.

Институт научного атеизма был основан, чтобы решение религиозного вопроса могло опираться на общественные науки, и следовал этой цели, систематизируя изучение религии, развивая теорию атеизма и координируя атеистическую работу на местах. В институте шла подготовка аспирантов, которые проводили полевые исследования; предполагалось, что аспиранты, в свою очередь, будут обучать местные кадры вести атеистическую работу. Чтобы результаты исследований и партийные директивы были доступны не только в центре, но и на периферии, институт организовывал конференции, проводил семинары и публиковал работы своих сотрудников. Первоначально партийное руководство определило, что в штате ИНА будет состоять тринадцать сотрудников. Эта когорта новоиспеченных экспертов-атеистов вышла как из партийных и комсомольских органов, так и из университетов и научно-исследовательских институтов, в том числе с кафедры истории и теории атеизма и религии МГУ и из Институтов философии, истории и этнографии АН СССР 623.