Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны

Среди евреев тоже?

Абсолютно. Все евреи шли на войну, несмотря на то, что для них служба в армии была очень тяжелая. Я вам расскажу сначала общий порядок. Все молодые люди, окончившие университет, не поступали на военную службу простыми солдатами, а были солдатами так называемыми вольноопределяющимися. Они служили один год вместо четырех, не выполняли никаких черных работ, на их погонах были нашивки, которые сразу их отличали от всех других солдат, и, кроме того, по истечении полугода они держали какие-то экзамены и уже выходили в запас прапорщиками – а это первый чин офицерства. Евреи могли быть вольноопределяющимися, но не могли быть прапорщиками, они никогда не могли перейти дальше нижнего чина, всегда оставались солдатами, и в офицерство никогда не могли попасть.

Когда я приехал в Киев с дипломом юридического парижского факультета, мне предоставлялась возможность получить русский диплом, если я буду держать государственный экзамен при юридическом факультете университета. Это необходимо было для того, чтобы получить все права. Еврей, не имеющий университетского диплома или не будучи купцом первой гильдии был очень ограничен в своих правах: во-первых, не мог жить, где ему хочется, во-вторых, не мог заниматься профессией, которой ему хочется. Так что мне, конечно, необходимо было раньше всего приобрести себе эти права путем государственного экзамена. Для того, чтобы держать государственный экзамен, нужно было держать раньше латынь, потому что в коммерческом училище латыни не было, а считалось, что на юридическом факультете необходимо знать латынь. Так что я сдал латынь за 8 классов летом 1914 года и начал готовиться к юридическому институту, а тут объявилась война.

Мне надо идти на войну. Но я мог не идти, если бы хотел, потому что у меня с детства грыжа, а по русским военным законам грыжа освобождала от военной службы: «66 статья литера А», я это хорошо очень помню. Если вы показывали, что у вас была грыжа, вы были негодны к военной службе. Я и не шел, продолжал готовиться, но мне очень хотелось на войну по авантюрным соображениям. С одной стороны, эти авантюрные соображения поддерживались патриотическим энтузиазмом. Будь это в 1905 году, никогда бы меня не соблазнила авантюра пойти на фронт, потому что я считал тогда – я был ребенком, но заражался общим настроением – тогда надо было уйти, стараться спрятаться, стараться не помогать, а тут наоборот. И все это вместе совпало.

Но когда я отцу об этом сказал, он на меня посмотрел, как на сумасшедшего: «Ты чего?» Так я ему доказал, что эта грыжа ничего не стоит, и меня заберут. Пройдет еще полгода – год и меня заберут в пехоту, это самая ужасная вещь, а если я пойду добровольцем, то могу выбирать, поэтому я пойду сейчас в автомобильную роту, это очень легкая и приятная работа, и я буду жить в чистоте. Я буду застрахован, чтобы меня не забрали. И он согласился со мной.

Так в октябре 1914 года, после того, как я уже начал работу в отцовском деле, я отправился на фронт во Львов. Вольноопределяющимся. Работа была неинтересная, я возил как простой шофер то одного полковника, то другого генерала по городу или куда-нибудь за 50 километров. А кроме того, в казарме ужасно было неприятно жить, вонь такая. Я против казармы увидел хороший дом, в котором, как мне сказал швейцар, есть пустая квартира. Я ему дал три рубля, и в этой квартире поселился. Квартира была чудно обставлена, вся мебель там была хорошая, белье, посуда, все, что угодно. Живи, как хочешь. Я думал, что люди только что ушли. Еще одного своего приятеля, товарища по Киеву, тоже вольноопределяющегося их железнодорожного батальона я туда пригласил. Мы там поселились и очень нам хорошо жилось. В один прекрасный день, не знаю, что это вдруг, но случилась ночью в казарме перекличка, проверка. Нас не обнаружили. Послали за нами, потому что фельдфебель знал, где мы живем. Нас вытащили оттуда – и прямо в карцер. Наутро нам объявили, что этот карцер только временный, а мы будем сидеть 15 дней под арестом. Мне это очень не понравилось. Значит, нужно было сейчас же бросить квартиру и идти в казармы, и мне это не нравилось. Работа неинтересная, жизнь в казарме – что это за война? Я хотел посмотреть войну.

Я узнал, что у нас от нашей роты, где было много машин, были отряды на фронте. Тогда я прямо к полковнику нахально в канцелярию пришел и говорю: «Ваше высокоблагородие, разрешите подать рапорт о желании моем идти на фронт». В этом отказать нельзя, и через неделю я отправился в отряд, который стоял уже совсем близко от фронта при штабе корпуса, где был также штаб генерала Брусилова. Там мне совсем вольно жилось. Жил еще с двумя товарищами солдатами, там никаких казарм, никаких проверок, никаких перекличек не было. Жили в какой-то халупе у крестьян, которые за нами очень ухаживали, готовили. Мы им платили гроши какие-то. Работы было мало, и дни проходили в прогулках, в разговорах, в преферанс меня там научили играть, брат мне книги присылал, которые я просил. Но это мне тоже было скучно, я не для этого туда хотел ехать.

И я увидел, что в пяти верстах от нас авиационный отряд. Пошел тудапосмотреть. А я с детства очень увлекался фотографией, у меня всегда с собой был фотографический аппарат. Я пошел посмотреть, покрутился-покрутился, на следующий день пришел с аппаратом, начал снимать. Потом увидел какого-то офицера, попросил разрешения снять ближе аппаратом. «Пожалуйста, пожалуйста!» И тут меня начальник отряда штабс-капитан Макаров зовет:

– Вы кто такой?

– Вольноопределяющийся 3 автомобильной роты.

– Я вижу, вы с аппаратом ходите, вы умеете снимать?

– Умею.

– А вы покажите мне какой-нибудь ваш снимок, снимите что-нибудь.

– Мне же надо проявить.

– У нас все есть, только мы не знаем, как этим пользоваться.

И я им проявил, показал, показал снимки, и им очень понравилось.

– Вы не хотели бы у нас остаться?

– С удовольствием.

В те времена я искал авантюру, а тут самая интересная авантюра – авиация.

– Да, но я же в автомобильной роте состою.

– Вы не беспокойтесь. Мы имеем приказ от Великого князя (который был тогда шефом всех авиационных войск) организовать у себя фотографический отдел. У нас есть весь материал, но никого нет, кто бы умел что-нибудь делать. Я вижу, вы это хорошо умеете, так вы оставайтесь у меня. А я уж от себя напишу рапорт начальнику вашей роты, что вас забрал и прошу сюда прикомандировать.

Я забрал свой сундучок, перешел туда, и тут уже стало совсем райское житье. Поселился вместе с офицерами, был с ними совсем по-товарищески, с ними жил, ел, спал и чудно себя чувствовал. Обращались со мной не как с солдатом, а как с равным. И приятные были люди. Авиаторы, особенно в те времена, все более или менее герои: аэропланы наши – это же были картонки какие-то, а не аппараты.