Оксана Киянская - Декабристы

Документы свидетельствуют: этот генерал действительно был одним из самых опытных армейских интриганов. Он сохранил пост начальника штаба армии и в первые месяцы командования Витгенштейна. Более того, когда Витгенштейн принял командование армией, Рудзевич сумел стать близким ему человеком, всячески помогал войти в курс дела. Правда, о своей роли в коррупции при Беннигсене Рудзевич предпочитал не распространяться.

Стааль, как следует из письма Волконскому, составил обвиняющий Жуковского рапорт «по наговорам начальника главного штаба армии, который, не давая ему случая видеться и объясниться с Жуковским, поставил его, Стааля, в такое уверение, что он решился подать оный». Более того, он утверждал, что, «познакомившись лично с бывшим генерал-интендантом Жуковским», понял, что тот — «рачительный и деятельный чиновник», тогда как Рудзевича характеризовал в письме как человека «властострастного», имевшего к тому же «беспокойный нрав». Содержались в письме нападки и на самого Витгенштейна, якобы, как и прежний командующий, попавшего в зависимость от Рудзевича. «Пришлите сюда генерал-интендантом человека ничтожного и прикажите следовать слепо приказаниям начальника, и мир восстановите, и его будут хвалить», — советовал Стааль и просил у Волконского «особенной доверенности», чтобы до конца изобличить всех мздоимцев в армейском штабе {99} .

Волконский переслал письмо Стааля императору Александру I. Император же, в полном соответствии с крылатой фразой «разделяй и властвуй», отправил его обратно во 2-ю армию, к Витгенштейну, с «именным повелением» разобраться во всём случившемся.

Конечно, реакция Витгенштейна была весьма бурной и однозначно негативной по отношению к Стаалю. Командующий доверял Рудзевичу и утверждал в рапорте на высочайшее имя, что «сей генерал во всех отношениях отличный и вашему величеству с той стороны известен», Жуковского считал казнокрадом, а на Стааля негодовал за его «партикулярное и секретное письмо, посланное мимо начальства» {100} .

Стало ясно, что в армии снова грядут большие перемены. И они не заставили себя ждать. Высочайшим приказом генерал Рудзевич был снят с должности. Правда, его не отправили в отставку и даже «повысили» — назначили командиром 6-го пехотного корпуса, входившего в состав 2-й армии. Его прямое участие в растратах доказать не удалось, но всё равно он навсегда утратил доверие императора. На его место был назначен не любимый Витгенштейном Киселев — бывший ревизор, произведенный в генерал-майоры. Правда, своего места лишился и Стааль.

Естественно, что командующему, которому пришлось решать все эти проблемы, были необходимы преданные сотрудники, не навязанные, подобно Киселеву, «сверху», а выбранные им самим. Конечно же, сотрудники эти не должны были быть связаны со старой администрацией.

В 1818 году, практически сразу же по прибытии Витгенштейна к армии, огромное влияние в штабе приобрел штабс-ротмистр Павел Пестель — начальник канцелярии командующего. Даже в Петербург просочились слухи, что Пестель «всё из него (Витгенштейна. — О. К.) делает» и что без участия «графского адъютанта» в штабе не принимается ни одно серьезное решение {101} .

Влияние Пестеля на Витгенштейна могло сравниться лишь с влиянием статского советника Алексея Юшневского, в декабре 1819 года сменившего на должности генерал-интенданта потерявшего доверие Стааля.

Все последующие годы службы Юшневский находился под неизменным покровительством и заступничеством Витгенштейна. Командующий знал Юшневского не только как дельного чиновника, но и как сына своего близкого друга. В годы службы во 2-й армии генерал-интендант постоянно получал награды и повышения «в воздаяние отлично-ревностной и усердной службы». И на одном из первых допросов в 1826 году Юшневский утверждал, что Витгенштейн был для него «благотворителем», а сам он всегда пользовался «безусловною доверенностию» командующего {102} .

Анализируя служебную деятельность декабристов и в первую очередь лидеров заговора, трудно противостоять давно укоренившимся в русской культуре представлениям об эпохе 1820-х годов, согласно которым время декабристов — это время романтического героизма, жертвенности и честности. «Декабрист в повседневной жизни» представляется смелым и решительным оратором, проповедником, смысл жизни которого — донести до людей собственные идеи.

Представления эти ошибочны в самом своем основании. Декабристы стремились разрушить «государственный быт России»; делать это методами убеждения было бесполезно. Коль скоро декабристы хотели победить, они должны были принять правила игры, существовавшие в реальном русском обществе и реальной русской армии. Правила же эти не неели в себе совершенно ничего героического и рыцарственного. Армия тех лет — место постоянных интриг, неумеренного казнокрадства, доносов.

Естественно, что те члены тайного общества, которые обладали в армии хоть какой-нибудь действительной властью, во всём этом участвовали. И чем лучше им удавалось вписаться в повседневный военный быт, тем больше у них было шансов реализовать свои идеи. В этом смысле биографии Пестеля и его ближайшего сподвижника Юшневского представляются весьма показательными.

Когда в 1818 году генерал Витгенштейн стал командующим армией, он был уже пожилым усталым человеком. Пожилым не столько по возрасту — в момент вступления в должность ему едва исполнилось 50 лет, — сколько по представлениям о своем месте в мире.

Несмотря на все регалии, Витгенштейн был весьма беден. Хотя за ним и числилось «в Санкт-Петербургской, Витебской и Подольской губерниях… крестьян мужеска пола 1000 человек» {103} , семья, состоявшая из него самого, жены и восьмерых детей, жила более чем скромно. Поэтому генерал с радостью принял назначение во 2-ю армию: кроме того, что новая должность подтверждала особое расположение государя, она могла обеспечить ему средства к существованию, а его детям широкую дорогу в жизни {104} . Но прежнего исключительного положения в военной иерархии это назначение возвратить уже не могло.

Хорошо знавший Витгенштейна Н. В. Басаргин вспоминал: «Во время командования второю армиею он жил более в своем поместье, находившемся в 70 верстах от Тульчина, и с увлечением занимался хозяйством, уделяя неохотно самое короткое время на дела служебные. Вообще все его любили, и он готов был всякому без исключения делать добро, нередко даже со вредом службе» {105} .

Честолюбивых устремлений у графа больше не было, армейские проблемы мало его интересовали. И когда выяснилось, что решение большинства этих проблем вполне по плечу 25-летнему штабс-ротмистру (с июля 1818 года — ротмистру) Пестелю, командующий с легким сердцем переложил их на плечи своего старшего адъютанта.