Оксана Киянская - Декабристы

Из подобной трактовки взаимоотношений двух «южных директоров» возникает множество вопросов. Зачем Пестелю, яркому и авторитарному лидеру, понадобилось терпеть рядом с собой в Директории человека, бесполезного для «общего дела», от которого к тому же всё время приходилось ждать противодействия? Да и так ли уж бесполезен был Юшневский? Согласно тексту приговора, он управлял Южным обществом «вместе с Пестелем с неограниченною властию» {24} , за что, собственно, и был осужден на вечную каторгу.

Тогда выходит, что Пестель, давая показания о бесполезности Юшневского для заговора, сознательно вводил следователей в заблуждение. Но он не был замечен в стремлении выгораживать на допросах своих единомышленников — за исключением тех, которые имели непосредственное отношение к подготовке восстания в армии. Значит, Юшневский относился к их числу. Тогда в чем же всё-таки заключалась его реальная роль в заговоре?

Попытаемся дать ответы на эти и подобные вопросы.

Собственно, различное отношение современников и потомков к южным директорам было предопределено задолго до того, как они вошли в тайное общество. По своему рождению они принадлежали к совершенно разным кругам русского дворянского общества. Разным было всё: семьи, в которых они выросли, учебные заведения, в которых учились, служебные дороги, которые прошли.

Павел Пестель появился на свет 24 июня 1793 года; в 1826-м, незадолго до казни, ему исполнилось 33 года. По рождению он принадлежал к кругу высшей петербургской бюрократии. Его отец Иван Борисович Пестель был крупным российским сановником с одиозной репутацией: в 1806–1819 годах он занимал пост генерал-губернатора Сибири. Современники называли Пестеля-старшего «сибирским сатрапом», согласно обвиняли в жестокости и взяточничестве, считали, что в годы его правления лихоимство в крае превысило все разумные пределы {25} . И хотя обвинения его в казнокрадстве и взяточничестве на сегодняшний день можно считать опровергнутыми, он на самом деле был жестким, даже жестоким администратором, привыкшим любыми средствами добиваться от подчиненных исполнения своих приказов.

Алексей Юшневский был на семь лет старше Пестеля, в 1826 году ему исполнилось 40 лет. Юшневский — выходец из круга провинциального дворянства средней руки. Его отец Петр Христофорович, поляк по национальности, подобно отцу Пестеля, тоже был чиновником — только гораздо меньшего ранга. Согласно сведениям, собранным Базилевичем, он восемь лет прослужил в Петербурге в гвардии, а выйдя в отставку, поступил на гражданскую службу. С 1811 года и до самой смерти в 1823-м Юшневский-старший занимал пост начальника Дубоссарского таможенного округа в Молдавии {26} . Конкретными сведениями о его службе историки не располагают. Но судя по тем немалым доходам, которые она принесла, воплощением честности таможенник Петр Юшневский не был. В начале 1810-х годов ему удалось купить два имения на Украине — село Тимашевка (Киевская губерния, 180 крепостных душ) и деревню Хрустовую (Подольская губерния, 540 душ). Многие соседи по имениям были должны ему крупные суммы; естественно, что сам он с семьей жил совершенно безбедно {27} .

В семьях будущих соратников по заговору существовали совершенно разные культурные ценности, в том числе и образовательные.

Отец Юшневского хотел видеть своих детей чиновниками и поэтому дал чисто гражданское, гуманитарное образование не только старшему сыну Алексею, но и младшим Семену и Владимиру.

Алексей Юшневский учился в Благородном пансионе Московского университета. В 1800 году, выпустившись из пансиона с серебряной медалью, он поступил в университет, но, согласно собственным показаниям на следствии, «во второй половине 1801 года… вышел из оного» «по воле» родителей {28} . Очевидно, Петр Христофорович посчитал, что полученного сыном образования для чиновничьей карьеры вполне достаточно.

Образован Алексей Юшневский был действительно очень хорошо, прежде всего в области гуманитарной: «Обучался я в означенном заведении (Московском университете. — О, К.) языкам: российскому, французскому и немецкому, чистой математике, физике, истории, географии и статистике». Впоследствии товарищи по заговору уважали его за «глубокие познания» в науках и блестящее владение пером. Еще в пансионе в нем проснулась потребность читать и учиться — и не покидала его всю жизнь: «Для меня… жить — значит читать»; «взятый [из университета] преждевременно, старался я довершить неоконченное, занимавшись потом сам изучением предметов» {29} . В студенческие годы Юшневский увлекся музыкой, также ставшей его страстью на всю жизнь. Он хорошо играл на музыкальных инструментах, но больше любил «не затверживать, а читать музыкальные сочинения, как книги» {30} .

Еще одной страстью молодого Юшневского был театр. И эту страсть разделяли с ним друзья, знаменитый впоследствии поэт, переводчик Гомера Николай Гнедич и известный театральный деятель и мемуарист Степан Жихарев. В дневниковой записи Жихарева от 9 апреля 1807 года читаем: «Вечером сидели у меня Гнедич с Юшневским, говорили, разумеется, большей частью о трагедиях и об актерах… Гнедич уверяет, что с некоторых пор русский театр видимо совершенствуется… Юшневский, соглашаясь с Гнедичем, что театр наш точно становится лучше, не хотел, однако ж, согласиться с ним в том, чтоб это усовершенствование могло иметь такое сильное влияние на наше общество, чтобы, как он утверждает, люди большого света, приученные иностранным воспитанием смотреть с некоторым равнодушием на отечественные театральные произведения и русских актеров, вдруг стали предпочитать русский театр иностранному» {31} .

Вообще, судя по свидетельствам того же Жихарева, Юшневский был человек гуманный, покладистый, легкий в общении и не стремился первенствовать в своем кругу. За эти черты характера он был любим школьными товарищами.

Павел Пестель же становиться чиновником не собирался. С детства ему и его младшим братьям Борису, Владимиру и Александру была уготована военная карьера. Из четверых только Борис не стал офицером — и то потому, что в детстве перенес тяжелую болезнь, приведшую к ампутации ноги.

В 1811 году Павел окончил Пажеский корпус — привилегированное военное учебное заведение тогдашней России. В отличие от Московского университета, корпус, готовивший будущую военную элиту России, был весьма популярен в кругах высшей петербургской знати: его воспитанники с детства совмещали учебу с придворной службой. За успехами юных пажей пристально следили император и члены царской фамилии. Выпускники, получавшие лучшее по тем временам образование, были, по мнению корпусного историка Д. М. Левшина, «для правительства желанными сотрудниками, услугами которых оно с удовольствием пользовалось на всех поприщах государственной деятельности» {32} .