Оксана Киянская - Декабристы

Историк-мемуарист Дмитрий Кропотов, чей дядя был однокашником Рылеева по корпусу, утверждал в 1869 году: «В конце минувшего века это заведение в образовательном отношении всегда занимало у нас второе место после Московского университета. В смысле же воспитательного заведения и по военной специальности равных оно не имело. В те времена еще не существовало в Петербурге университета, и потому все лучшие преподаватели избирали для своего педагогического служения 1-й кадетский корпус, всегда находившийся под особым покровительством наших государей… Кроме военных заслуг, принадлежащих истории, воспитанники этого корпуса оказали не меньшие и отечественному просвещению. В стенах этого корпуса положено начало образованию русских юристов. Питомцы корпуса занимали с честию высшие места и в службе гражданской, и даже во флоте» {540} .

Однако после воцарения Павла I уровень образования в корпусе стал неуклонно падать. «Главноначальствующим» корпуса Павел назначил собственного сына, цесаревича Константина. Ему подчинялся директор корпуса — в момент поступления туда Рылеева, в апреле 1800 года, это был генерал-лейтенант граф Матвей Ламздорф, впоследствии воспитатель великих князей Николая и Михаила, младших сыновей Павла. В том же году Ламздорфа сменил знаменитый фаворит Екатерины II и участник убийства Павла I Платон Зубов, а в 1801-м директором стал Фридрих Максимилиан (Федор Иванович) Клингер, прослуживший в этой должности 20 лет. Известный немецкий писатель, автор знаменитой пьесы «Буря и натиск», давшей начало целому литературному направлению, с конца XVIII века он состоял на русской службе, к началу XIX столетия был уже генерал-майором, впоследствии дослужился до чина генерал-лейтенанта.

Действиями на посту директора Клингер в полной мере опроверг либерализм екатерининского устава. Старший друг и соученик Рылеева по корпусу Фаддей Булгарин утверждал, что директор был гениальным немецким писателем, но не любил Россию: «…почитал русских какой-то отдельной породой, выродившихся из азиатского варварства и поверхностности европейской образованности… сам предложил, чтоб сочинения его были запрещены в России, желая тем самым лишить своих недоброжелателей средств вредить ему» {541} .

С именем Клингера связано введение в корпусе новой педагогической системы, суть которой хорошо выразил Николай Титов, обучавшийся в корпусе в начале века и впоследствии ставший известным композитором: «Клингер говаривал: “Русских надо менее учить, а более бить”». А Кропотов, учившийся и преподававший в корпусе уже в Николаевскую эпоху, обобщая воспоминания бывших кадетов, утверждал: период управления Клингера «можно без преувеличений назвать временем террора»: «Утром, почти ежедневно, в каждой роте раздавались раздирающие вопли и крик детей. Удивительно ли, что при такой системе воспитания ожесточались юные сердца?» Собственно, методу Клингера, целиком основанную на телесных наказаниях воспитанников, пришлось испытать на себе почти всем кадетам. Булгарин вспоминал впоследствии, что когда четыре года спустя после выпуска из корпуса он встретил человека, похожего на его ротного командира, верного сторонника клингеровс-кой системы воспитания, то «вдруг почувствовал кружение головы и спазматический припадок» {542} .

Знаменитый в начале XIX века журналист Николай Греч писал в мемуарах, что большая часть деятелей 14 декабря вышла из стен 1-го кадетского корпуса {543} . Конечно, среди участников тайных обществ были и выпускники знаменитого Московского училища колонновожатых, Пажеского корпуса, 2-го кадетского и Морского корпусов, Царскосельского лицея и Московского университета. Однако бывших воспитанников 1-го кадетского корпуса среди заговорщиков действительно было немало. Из числа наиболее известных участников заговора его окончили Павел Аврамов, Александр Булатов, Федор Глинка, Михаил Пущин и Андрей Розен.

По-видимому, принятая в корпусе система воспитания сыграла не последнюю роль в том, что воспитанники корпуса стали революционерами: постоянное унижение человеческого достоинства не могло не породить протест против несправедливой власти, которую в корпусных стенах представлял Клингер, вне их — самодержавное государство.

Вполне возможно, что первые размышления о свободе — конечно, не о политической, а о личной — у Рылеева возникли еще в корпусе как реакция на жестокие и часто несправедливые телесные наказания. Кропотов утверждал: Рылеев «был пылкий, славолюбивый и в высшей степени предприимчивый сорванец». «Беспрестанно повторяемые наказания так освоили его с ними, что он переносил их с необыкновенным хладнокровием и стоицизмом. Часто случалось, что вину товарищей он принимал на себя и сознавался в проступках, сделанных другими. Подобное самоотвержение приобрело ему множество друзей и почитателей, вырученных им из беды и потому питавших к Рылееву безграничное доверие. Он был зачинщиком всех заговоров против учителей и офицеров. Года за три до выпуска он был жестоко наказан, и начальство, выведенное наконец из терпения, уже собиралось исключить его из заведения, как вдруг обнаружилось, что Рылеев был наказан безвинно» {544} .

Рылееву катастрофически не повезло с образованием. И дело было не только во введении в корпусе телесных наказаний. И Павел I, и вступивший на престол после его гибели Александр I не забывали о кадетах: неоднократно издавали указы о «потребных корпусу» суммах, о преобразованиях в нем, о переменах в мундирах воспитанников и т. п. Не коснулись павловские и александровские узаконения только методов преподавания учебных дисциплин, соотнесенности преподавания с возрастом и наклонностями кадетов. Старая, екатерининская система преподавания рухнула, а новая так и не возникла. Четкого представления о том, чему и как следует учить кадетов, ни у начальства, ни у учителей и воспитателей не существовало. К началу XIX столетия корпус стал ординарным военно-учебным заведением.

Точно неизвестно, в каком году Рылеев был переведен из малолетнего во взрослое отделение корпуса: скорее всего, это произошло не ранее 1807 года. Одно можно сказать твердо: его подростковый и юношеский возраст, когда формируются первые убеждения и просыпается любовь к наукам, пришелся на самое тяжелое для корпуса время. Лучшие преподаватели вскоре покинули учебное заведение, очевидно, по причине скудного жалованья.

Конечно, именно в корпусе у Рылеева появились первые друзья. Общение с ними было, по-видимому, очень важно для кадета: покинув учебное заведение, он неоднократно упоминал в стихах их и проведенные вместе годы. Однако большинство из тех, кто окружал его во время учебы в корпусе, не оставили следов ни в истории России, ни в дальнейшей судьбе самого поэта.