Александр Гапоненко - Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Опричник Черный привез не только плохую новость про князя Шуйского. Было еще две хорошие новости.

Вместе с опричником из Москвы прибыл большой обоз с пищалями, огненным припасом, шлемами и другим снаряжением для вновь набранных стрельцов.

А еще Черный привез с собой из Юрьева Юргена фон Фаренсбаха. Царь, на удивление быстро, отреагировал на просьбу Хворостинина и написал указ об освобождении капитана и разрешении ему набирать в Ливонии воинов на московскую службу.

Капитан явился на следующий день после визита Черного к раненному князю прямо в дом Поляковых, представился и выразил готовность беззаветно служить русскому царю, но за хорошую плату. Это был почти двухметрового роста молодой худой немец с большой, покрытой белесыми волосами головой и грубыми чертами лица, на котором ярко сияли голубые, совершенно невинные глаза. На нем были надеты сильно поношенный кожаный поддоспешник и узкие штаны-чулки, заправленные в высокие кожаные сапоги. Капитан плохо говорил по-русски, и все время приходилось прибегать к талмаческим услугам Степана.

Для найма рейтар Фаренсбах попросил выдать ему аванс. Поскольку большого доверия к немецкому капитану не было, то на руки ему выдали только причитающееся, как командиру, жалование. Хворостинин заключил с ливонским рыцарем договор о посредничестве при найме трех сотен опытных воинов на конях, в доспехах и с огнестрельным оружием. Солдатам деньги должен был платить Степан, которого князь откомандировывал вместе с капитаном в Ливонию. Надолго расставаться со Степаном Хворостинину не хотелось, но другого выхода проконтролировать набор немецких рейтар не было.

Угон русского полона в Орду. Венгерская хроника 1488 г.

Татары напали на поместье Дмитрия Ивановича Хворостинина тогда, когда его младшая сестра Анастасия, 14 лет отроду, закончила пришивать ленту к подолу сарафана служанки Прасковьи и уговаривала ее примерить обнову.

– Как можно носить такой красивый сарафан по дому, княжна? – отказывалась служанка надеть на себя сарафан, расшитый яркими красными павлинами с золотыми и серебряными перьями, заморскими цветами и травами.

Прасковья ждала, когда княжна закончит свою работу, стоя рядом в нижней рубашке, поверх которой была накинута простая крестьянская понёва.

– Вовсе сарафан и не богато расшит. Вот я его сейчас сама надену, а ты посмотришь, как он ладно выглядит со стороны.

Анастасия скинула богатое княжеское одеяние, мешавшее ей серебряное монисто, надела сарафан служанки и стала рассматривать себя со всех сторон в маленькое зеркальце из полированной пластины серебра, которое держала на вытянутой вперед руке.

Служанка смотрела на хозяйку и радовалась ее молодости и привлекательности. Княжна светилась той особой красотой, какая бывает у длинноногих и длинноруких, немного нескладных девочек-подростков, которые вот-вот расцветут и сделаются обворожительными женщинами. В Анастасии все было хорошо: открытое лицо, яркие карие глаза, прямой нос с маленькой родинкой у правого крыла, длинные русые косы.

Прасковья была, собственно, даже не столько служанка, сколько подружка молодой княжны. Анастасия рано потеряла мать и ее воспитывала дворовая нянька. Когда же девочка немного подросла, отец, который был все время в разъездах по делам военной службы и не мог посвящать ей достаточно времени, взял в дом сироту из крестьянской семьи, лет на пять старше дочки. Та играла с молодой княжной, учила ее рукоделию, песням, помогала управляться по хозяйству. Именно Прасковья и научила Анастасию искусству вышивать золотыми и серебряными нитями.

Когда Анастасия поехала погостить к старшему брату Дмитрию в поместье после смерти отца, она взяла с собой служанку.

Отряд татарских всадников налетел на поместье Хворостининых с диким воем и гиканьем. Кочевники побили стрелами и порубили саблями находившихся на дворе невооруженных мужчин и задержались только у входа в терем, в дверях которого забаррикадировались конюх Игнат и крестьянин Евсей, коловшие по случаю неподалеку дрова на зиму. Они вдвоем ожесточенно отбивались от пытавшихся проникнуть в дом татар плотницкими топорами.

«Татары!» – вскрикнула служанка, после того, как услышала гиканье и вой налетевших всадников. В детстве она уже пережила налет кочевников на свою деревню. В результате этого налета Прасковья лишилась всей семьи, которую кочевники частью убили, а частью увели в полон. Сама она спаслась только потому, что прямо перед тем, как напали татары пошла за водой к колодцу на задний двор и успела спряталась в нем. В колодце, в ледяной воде она пряталась несколько часов, пока ее оттуда не извлекли воины отца Анастасии – Ивана Михайловича Хворостинина, шедшие по следам татар.

Прасковья схватила со стола маленький острый кинжал, которым княжна только что отрезала концы ниток от подола сарафана и в два приема отрезала ее длинные русые косы. Потом, бросив отрезанные волосы в угол палаты, служанка схватила из устья печки горсть сажи и вымазала ею лицо Анастасии. Свою серую крестьянскую понёву Ефросинья накинула на плечи молодой девушки. Та сразу из красавицы княжны превратилась в невзрачную сельскую отроковицу.

– Княжна, татары убьют тебя, если узнают, что ты из семьи Хворостининых, – пояснила она свои действия. – Твой отец и братья столько их соплеменников побили, что басурмане даже не захотят выкуп за тебя просить. Скажись, что ты простая крестьянка, а зовут тебя Прасковья.

Только служанка успела это промолвить, как в светлицу ворвалось два разъяренных татарина. Один из них, молодой, сразу набросился на стоявшую в одной рубашке служанку и попытался силой овладеть ею. Другой, постарше, не обратив внимания на дурнушку-отроковицу, сначала засунул в карман полосатого халата лежащие на столе серебряные монисто и зеркало, а затем полез в стоявший в светлице сундук и стал рыться в лежащих там женских одеждах.

Молодой татарин, от которого сильно пахло потом и кислым кобыльим молоком, крепко схватил левой рукой Прасковью за талию, правой спустил штаны, задрал ей рубашку и уже закрыл глаза в предвкушении наслаждения горячим женским телом, когда служанка выхватила из-за спины кинжал, который все это время сжимала в руке, и воткнула его по ручку в глаз нападавшего. Насильник закричал, отпустил Прасковью, вытащил нож из глазницы, но тут же упал на пол, истекая кровью.

Пожилой татарин, услышав крик соплеменника, выглянул из сундука, занес саблю, которую не выпускал из руки, пока рылся в женских одеждах, подбежал к служанке и ударил ее острием клинка прямо в грудь, которая выглядывала наружу из разорванной молодым насильником рубашки. Прасковья охнула и медленно опустилась на пол.