Александр Гапоненко - Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Тут впереди показались трое всадников. При приближении стало ясно, что один из них Петр, а двоих других было не узнать из-за доспехов и кольчужных капюшонов.

Один из воинов в доспехах, на вид совсем молодой, вдруг пришпорил коня и помчался прямо на Хворостинина. Тот на всякий случай взялся за эфес своей сабли.

– Дмитрий, брат! – закричал молодой воин высоким женским голосом.

– Анастасия, любимая моя сестра! Жива и здорова! – Хворостинин соскользнул со своего Буяна и помог спуститься с коня на землю подскакавшей к нему сестре.

Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу, не говоря при этом ни слова. Необычно было это объятие: брат и сестра были облачены в тяжелые железные доспехи и не могли почувствовать теплоту тел друг друга. Зато они хорошо чувствовали охватившее их душевное тепло.

Иллиодор тоже сошел с коня на землю и подошел к обнимающимся брату и сестре.

– Вот видишь, Дмитрий Иванович, – сказал он, – как я и говорил, Бог управил, и ты встретил свою сестру. Это благодарность тебе за тот подвиг, что совершил ради русского народа. Бог и дальше будет тебя оберегать и радовать.

К ним подъехал Данила, который и был вторым всадником в доспехах. Он тоже спешился и скромно стоял невдалеке. Доспехи его были еще в спекшейся крови порубанных им вчера турок, поскольку очистить их было некогда, да и негде.

Анастасия, увидев спешившегося с коня казака, обратилась к брату:

– Это мой ангел-хранитель казак Данила. Он оберегал меня в татарском плену, помог обрести свободу, мы с ним даже сражались вместе. Прошу любить и жаловать.

Пока брат соображал, как ему реагировать на слова Анастасии, она поспешно продолжила:

– Данила хочет просить у тебя, как у старшего мужчины в роду, моей руки, но робеет из-за незнатного происхождения. Но для меня княжеское происхождение не имеет значения. Я хочу стать его женой.

Нелегкое время заточения избавило молодую княжну от условностей обычая, который не позволял русским женщинам первыми признаваться в любви и просить разрешения на брак. Она была готова и без разрешения брата пойти под венец с любимым, но из уважения спрашивала его благословения.

Данила, и вправду робевший перед князем, очень обрадовался сказанному уже не отроковицей Прасковьей, а княжной Анастасией. Он подошел к Дмитрию Ивановичу, опустился перед ним на колени и, склонив голову, произнес:

– Княже, прошу, выдай за меня свою сестру. Обещаю ее любить и защищать до конца моих дней, как я уже делал последний год.

Дмитрий Иванович не страдал излишней чувствительностью, но от неожиданности чуть не лишился сознания. Обрести без вести пропавшую сестру и тут же вручить ее в руки незнакомому казаку, к тому же всему измазанному кровью, было непросто. Однако он посмотрел на свои собственные окровавленные доспехи и подумал, что, наверное, этот незнатный казак будет лучшей парой для его сестры. Потом, у Анастасии такой же сильный характер, как у всех членов его рода и если он ей откажет, то она выйдет замуж и без разрешения.

– Совет, да любовь вам, молодые! В ближайшее время обвенчаем вас. Верно, Илларион? – Хворостинин повернулся к стоящему рядом священнику.

– Как пройдет сорок дней со дня битвы и упокоятся души убиенных воинов, так и проведем обряд венчания, – ответил тот.

– Да, через сорок дней, – подтвердил воевода. – Венчаться будем вместе, Анастасия. Я тоже женюсь. Влюбился в одну чудесную женщину. Поехали в лагерь я вас познакомлю со своей избранницей.

Хворостинин дорогой рассказал о Евфросинией и о том, что они ждут ребенка.

Приехав в гуляй-город, все близкие Дмитрию Ивановичу люди собрались в шатре, который продолжал оставаться единственным укромным местом в лагере. Тут все перезнакомились и провели несколько часов за разговорами, а потом устроили нехитрую трапезу у разведенного в лагере костра.

Ночевали на телегах, на охапках свежего сена, которое Петр привез из соседней деревни, от того самого старого деда.

На следующий день продолжилось отпевание павших русских воинов на монастырском кладбище. По возвращению после похорон в лагерь, практически на закате солнца, Хворостинин и Иллиодор увидели такую картину.

Пленные сложили три гигантских кучи из тел своих погибших соплеменников. В одной куче лежали турки, в другой – татары, в третьей ногаи, поскольку каждый из этих этносов имел свои особенности в поклонении Аллаху.

Кучи трупов располагались в форме квадрата без одной, обращенной к востоку стороны. Посреди этого мистического квадрата, обратившись лицом к, возведенному по преданию ангелами, храму Каабы, на специальном коврике стоял турецкий имам и совершал намаз. Он омывал лицо руками, кланялся до земли, становился на колени, вновь поднимался, кланялся в пояс, дотрагиваясь руками до колен, потом повторял в определенном порядке все эти ритуальные действия и произносил при этом слова молитвы на арабском.

Это был баб Ширази. Он уже восемь часов молился Аллаху – просил Его простить грехи павшим воинам и принять их души в мусульманский рай – Джаннат. Из уст баба сейчас звучали слова пророка Мухаммеда: «Все мы во власти Аллаха, и все вернемся к Нему в свой час. И с нас довольно этого, если мы уповаем лишь на Него».

Однако Аллах не посылал Ширази вести о том, что его молитва услышана. Выходило, что сто тысяч мусульман, которые лежали кучами вокруг него, погибли зря и не найдут успокоения на небе.

Увидев подъехавших русского воеводу со священником, баб Ширази понял, что время молитв закончилось. Он сошел с коврика и сказал стоявшим в отдалении пленным соплеменникам:

– Предавайте земле павших.

Те стали нагружать руками суглинистую подмосковную землю в свои халаты и забрасывать ею сложенные в кучи тела. За ночь было насыпано три гигантских кургана равных по размеру холму, на котором стоял гуляй-город.

Баб Ширази дождался, когда последний мусульманин будет засыпан землей, а потом попросил стражу разрешения поговорить с русским священником.

О чем шел разговор с духовным лидером бекташей Иллиодор никому потом не рассказывал, но он попросил Хворостинина отпустить турка в Истамбул, объяснив, что это пойдет русским на пользу.

Воевода велел выделить бабу повозку, загрузить в нее продовольствие, воду, священные мусульманские книги и проводить до переправы через Оку. Вести повозку вызвался захваченный в турецком лагере кипрский грек.

Баб вез с собой главе всех мусульман Османской империи шейху-уль-ислам свое письменное послание – фетву. Смысл послания заключался в том, что последователи ислама не должны больше стремиться захватить земли русских, поскольку их защищают на небе посланник Всевышнего Иса и его мать Марьям.