Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

Работать долго в Елисаветграде мне не удалось. Жандармы разнюхали через известного провокатора Гандлера (о нем ниже), будущего члена нашей группы, с которым мы уже имели сношения, о моем пребывании в Елисаветграде. Жандармы явились ко мне ночью. Я до того был утомлен от тяжелой физической работы от строгания с руки дуба, что совершенно не слышал ни стуков, ни того, что они сломали дверь. Окруживши меня спящего, они долго толкали меня. Открыв глаза, я был поражен огромной сворой жандармов и полицейских. Меня арестовали по телеграфному распоряжению одесской жандармерии, с предписанием немедленной доставки в Одессу. Просидев некоторое

[105]

время в Елисаветградской тюрьме, я был направлен этапным порядком в Одессу. Проходя через славившуюся тогда в среде арестованных балтскую тюрьму, мне впервые воочию пришлось почувствовать, и очень остро, полнейшее унижение всякого человеческого достоинства со стороны начальства, начиная с заикающегося верзилы Елигаветградского помпадура, полицеймейстера Добровольского, злобно разбрасывающего свою слюну от бешенства, не представлявшего себе, как это я жид «осмелился приехать в его город бунтовать рабочих», и, кончая начальником балтской тюрьмы. Арестантов раздевали в дождливую осеннюю погоду и заставляли простаивать во дворе продолжительное время со всякими унижениями. Должен сказать, что балтская тюрьма со своими порядками произвела на меня самое гнетущее впечатление. Ознакомившись за время своей продолжительной революционной деятельности с немалым количеством разных уездных тюрем, такой, как балтская мне не приходилось видеть. Даже сибирские каталажки и этапные дома стоят выше. Но эти унижения человеческого, достоинства нас рабочих больше закаляли и ожесточали, заставляя нас еще яснее чувствовать и видеть виновника всего существующего строя. Попав обратно в «свою» одесскую тюрьму, я почувствовал себя как дома. Просидев на этот раз недолго, я снова был освобожден для окончания своего надзора.

Постепенно начали съезжаться и другие посланные товарищи с мест, наладив связи и набрав известный опыт в работе. К этому времени у нас установилась вполне налаженная связь с Николаевскими работниками.

Продолжая все ту же кустарную работу и, главным образом, все свои силы отдавая ремесленникам, мы на ряде своих собраний решаем вопрос о необходимости переброски всех своих сил организации на фабрики и заводы, работая исключительно среди фабрично-заводского пролетариата. Особенно остро чувствовалась необходимость такой концентрации сил нами, непосредственно работавшими на заводах. К этому времени я работаю на мельнице Шапиро, а затем —

[106]

на первой на юге России мельнице Вейнштейна, Нудельман — на чугунно-литейном заводе Бертрана, М. Рудавский — на заводе Нотовича, Р. Шатуновский — у Кравковчинского, Лавров — на машиностроительном заводе Белинно-Фендерих, Баткин — у Вальтуха, столяр Иван [63] Иван столяр — плотник из внутренних губерний России до вступления в кружок был отчаянным юдофобом, сильно попивал, отчаянно, со смаком ругался. После обработки его человек резко изменился, все как рукой сняло. Стал читать и другим объяснять. Человек переродился. ) — у Жако, Розенфельд — на мельнице Инбер. Всюду на заводах имеются уже свои ребята, и налаженные связи. Имеем ряд конспиративных квартир. Усиленно ведем организационно-пропагандистскую работу. Но силы наши недостаточны. Как я сказал выше, дальше продолжать работу, разбрасывая свои силы, нам представлялось непродуктивным и мало производительным.

И вот на конспиративной квартире у Поли большой и Клары Бернштейн на Пересыпи (на Московской улице) было нами устроено, если не ошибаюсь, в июне 1897 г. большое-собрание, на котором присутствовали кроме группы ряд товарищей из кружков (человек 25). На это собрание был приглашен и представитель николаевской организации Лева Бронштейн (Л. Троцкий). Мы поставили вопрос ребром об оставлении своей работы среди ремесленников и переброске всех на фабрики и заводы. Наша точка зрения была сформулирована Нудельманом резко и прямолинейно; «ни одного человека, ни одной книжки ремесленникам — все на заводы и фабрики». Этот взгляд группы разделяло подавляющее количество членов организации. Но вот выступает с блестящей, сразу поразившей нас всех, речью т. Лева, этот 18-летний юноша, с большой шевелюрой — этот будущий мировой, вождь, и обличает нас своей увлекательной горячей речью. Он выступает против нас, против наших теоретических выкладок, обоснованности и неизбежной необходимости изменения фронта нашей работы.

«Оставлять работу среди ремесленников нельзя, — надо тем и другим», приблизительно так говорил т. Л. Троцкий. Среди нас чувствуется колебание. Но мы, оправившись от этих чар, остаемся при своем. Часть товарищей с Гринблатом уходят, соглашаясь с точкой зрения т. Л. Бронштейна.

[107]

И тогда-то т. Троцкий начал вести кружок молодых трудников, о которых говорит т. Невский.

Товарищ Троцкий произвел на меня тогда прямо ошеломляющее впечатление. Он в своей косоворотке, в пенснэ, с широким лбом, умел {12} 12 Исправлено. Возможна опечатка. В оригинале — ушел — V_E. , как я отметил уже тогда, очаровывать, и мы я помню, говорили между собою о нем как о будущей силе. Мы его страшно полюбили. И зато, как мы обрадовались, когда сидя в тюрьме, я получил записку от Гринштейна, который писал: «Ура! Лева наш», т.-е., что он стал марксистом. До тех пор мы его считали прикосновенным к народничеству, хотя в действительности он работал как социал-демократ.

После этого решающего собрания мы сконцентрировали все свои силы, все свое внимание на заводах. Каждый член группы, работающий в мастерской, обязан был сам перейти на работу в завод, фабрику. Хуже дело обстояло с нашими девушками. В то время связей с женщинами, работающими на фабриках, у нас совсем не было. Поэтому наши работницы обязаны были бросить свои мастерские. Они шли на друтовую фабрику, пробочную и др., где завязывали сношения.

К тому времени особенно сильна была связь с мельницами, которые мы захватили почти все и стремились их объединить общей кассой и забастовкой, а также специально заказанным и отпечатанным Киевской организацией листком «К мельничным рабочим».

Приблизительно к сентябрю месяцу 1897 г. относится приезд к нам т. Альберта Поляка, члена «группы Рабочей Газеты», с которым мы познакомились через Ц. Липовецкую, Поляк вошел в нашу группу, снабжал нас литературой и новой вышедшей «Рабочей Газеюй», связав нас с Киевом и закрепил наши связи с другими городами.

Прежде чем сказать о том впечатлении, которое произвела на нас «Рабочая Газета», я должен сказать, что товарищ Поляк застал уже у нас в группе Моню Гандлера, известного провокатора, о котором нелишне будет сказать несколько слов.