Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

[111]

Поляком 2 номер «Рабочей Газеты» с передовицей о съезде. Статья эта нам очень понравилась: она вполне отвечала нашему настроению, нашим целям и задачам, которые мы себе намечали и по которым мы шли и своей работе. Мы сочли необходимым послать своего делегата. Наметили ли мы Поляка или Гандлера я не помню. В последние месяцы нашей работы — с декабря 1897 г. до 10 марта 1898 г. — жизнь группы прошла бурно и интенсивно. За ней усиленно следили. Николаев, с которым мы были связаны, доживал последние дни и в январе вся организация была арестована. Незадолго до ареста николаевцев, чувствуя что дни их сочтены, мы послала Ц. Липовецкую для обследования и информирования нас о поведении организации.

В последних числах января арестованы были также члены нашей группы Гринштейн, Я. Финкельштейн и Макодзюб [69] Потом известный меньшевик Панин, написавший брошюру о работе в «Южном Рабочем». . Последние два товарища привезли из Вены небольшой транспорт литературы. В это же время мы собирались отпечатать брошюру — одобренный группой план организации а дальнейшей работы,— написанную Гринштейном. Но после свидания у Гандлера, куда все трое пошли на совещание о распределении литературы и по поводу брошюры, они не выходе из квартиры Гандлера были арестованы. Жандармы, зная где лежит привезенная литература и техника, пошли ее забирать, но случайно ее не нашли — наши успели вывезти. Жандармы очень сердились, перерыв несколько раз стога сена, но напрасно... К этому, повидимому, времени — январь — февраль 1898 г. — относится распространение листка «К мельничным рабочим».

До этого времени нужно сказать, что мы вели, главным образом, и преимущественно свою работу устно и не даром в докладе жандармов царю Николаю констатируется: «что-местная революционная группа занималась, главным образом, устной пропагандой среди рабочих, что вполне установлено наблюдением» и что «можно было заранее заключить, что обыски дадут в смысле вещественных доказательств наименьшие результаты».

[112]

После распространения листка и устроенных собраний рабочих, меня и других товарищей, работавших на мельницах, как «подозрительных» и неудобных, рассчитали с работы.

В ночь с 10-го на 11-е марта всю нашу группу и часть кружков арестовали. По именному списку, случайно оставленному жандармерией у Липовецкой на квартире, значилось о производстве 50 обысков. Всего арестованных 34 человека. Я готовился в день ареста отвезти литературу и поэтому был схвачен ночью, поджидавшим меня у калитки ворот жандармом с поличным, и таким образом выбросить литературу не удалось. Жандармы при обыске свидетельствовали, что на моей квартире были арестованы: Ц. Липовецкая, М. Гудавский и еще 2 рабочих, живших у меня. В третий раз попал я в объятия Одесской тюрьмы и теперь уже надолго. От усиленной организационной работы организм был до того расшатан и утомлен, что в течение недели я предавался усиленной спячке.

Жандармы, раздув дело, начиная с ротмистра Ковалевского, лично следившего за мною и Нудельманом, кончая подп. Бергом и полковником Бессоновым, страшно мучили меня своими допросами и бесились нашей тактикой полного отрицания всего, несмотря на наличие, казалось бы, доказательств со стороны провокатора Гандлера. Долго я удивлялся, откуда им известны мельчайшие подробности разговоров, пароли, известные только мне и Гандлеру. Долго не хотелось сознаться, что тут дело не чисто, что это дело рук окруженного ореолом Гандлера, но, как уже писал выше, я и Гранковская Пришли к этому убеждению одновременно, не сообщаясь друг с другом. Подп. Берг, этот хитрый типичнейший жандарм, ученик известного жандармского генерала Пирамидова, впивающийся в свою жертву с кровью налитыми глазами, все пытался добыть у меня некоторые подтверждения и однажды до того взбесился, что выбежал, оставив меня в кабинете, куда влетел ошеломленный старший жандарм Усов и отвел меня в камеру, крайне удивленный. Но за то, как я обрадовался, когда дело наше перешло к

[113]

прокурору; кончились тогда мои терзания и я смог уже спокойно читать и заниматься.

На нашем деле жандармы основательно подработали: полк. Бессонов получил чин генерала, подп. Берг — полковника и проч.

Тюрьма тогда представляла собой настоящий Университет; хотя за нами вначале усиленно следили, но все же мы имели постоянные сношения посредством переписки, перестукивания, затем с арестом студентов и наступлением весны просто разговаривали, раскрыв окна. Надо мной сидел член Киевской группы Д. В. Лесенко [70] Судьба Лесенко довольно трагичная. Он умер где-то в Черниговской губ., скрываясь от Советской власти. , контролер Юго-Западной ж. д., связанный с нашей группой через М. Гандлера, который, кстати, уверенно подтвердил мне о провокаторстве Гандлера, а рядом со мною студ. Гохберг, наборщик „Рабочей Газеты", а потом и заведующий типографией «Искра», ныне член РКП, И. Виленский, Кляштерный, Душкан, с которыми я постоянно и усиленно перестукивался. Посредством перестукивания играли в шахматы. Помню, как Л. Троцкий и другие играли целыми вечерами.

С наступлением весны начались рефераты. Особенно были интересны доклады Л. Троцкого, Лесенко, Зива, студентов Долгова, Гринштейна и др. Троцкий изучал, тогда массонство в России и, кажется, написал большую работу об этом. Сидя в тюрьме, пришлось пережить одну голодовку из-за интеллигента Ю. Рабиновича, которая не имела серьезного значения, но из солидарности нам пришлось проголодать 3 суток. Голодовка кончилась, как и следовало ожидать, для нас безрезультатно.

Большинство участников дела постепенно были освобождены и высланы по разным городам под надзор полиции, где и сеяли далее семена революции. Некоторые из малодушных постепенно отходили от рабочего движения.

Наконец, и для нас наступил долгожданный приговор «высочайшего повеления». Я ссылаюсь в Восточную Сибирь на 4 года, Нудельман, Гринштейн, Замощин — на 3 года. Интеллигенты: Гранковская, Березин, Лесенко — в Вятскую на 3 года. Приговор николаевцев почему то запоздал.

[114]

Оставляем Одессу и едем через Киев. В Лукьяновской тюрьме встречаемся с тов. Поляком, Вольфсон и рядом других товарищей и катим дальше в Бутырки, чтобы быть отправленными в Сибирь. А там дальше идет побег из Сибири, работа к 2-му съезду, нелегальная, подпольная работа, побег из тюрьмы и пр., завершившиеся 2-м съездом. Затем опять тюрьма, ссылка до бурных дней революции, но об этом когда-нибудь отдельно.

Высылая нас из Одессы, жандармы полагали, что они с корнем вырвали все, что освободились от крамолы. Но «гони природу в дверь, — она влетит в окно». Остались рабочие, затронутые пропагандой; остались члены кружка. Многие ушли на военную службу, где вели каждый свою работу.