Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

«Символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры — он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее», — безусловно прав Ю. М. Лотман [2014]. «Символической нагрузкой» культурной формы, независимой от этих изменений, сущностной характеристикой русского всадника выступала только одна черта — его вневременная связь с циклом «смерть — возрождение — бессмертие», обусловленная особой миссией героя — защитника Отечества. «Летит бронзовый Чапаев над родным городом, как бы прикрывая нас своей буркой от бед», — так писали о легендарном комдиве уже в XXI столетии (первоначально памятник был установлен в Москве, у павильона «Поволжье» ВСХВ; с реорганизацией ВСХВ в ВДНХ памятник переместили по месту рождения героя) [2015].

Последним апофеозом (в 1950‐х гг. кавалерия в составе Советской армии расформировывается, деятельность военных конных заводов прекращается [2016]) русского всадника стал выезд Г. К. Жукова, принимавшего триумфальный Парад Победы 24 июня 1945 г. в Москве на Красной площади верхом на белом коне [2017]. «Это был последний день, когда погибшие стояли в колоннах рядом с живыми», — писал биограф «маршала Победы», всенародного кумира, ставшего легендой еще при жизни [2018].

История русского всадника показывает, насколько тесно сплетены между собой различные исторические эпохи, с какой силой влияют на отечественную культурную историю архаические представления. Отдельные исторически-конкретные фигуры и сценарии более чем тысячелетней конной истории России, трансформируясь в отвлеченные образы «удалых всадников, бросающих своих скакунов в стремительную атаку», [2019]превратились в важный элемент национального самосознания. Ужас и величие, свойственные архетипу всадника на уровне древнейшего семантического пласта, обусловили его всевременное присутствие в парадигме власти, вероятно, намечая будущее прошлого, будущее национальной традиции. Полный контрастов, иногда чудовищных, символический образ русского всадника выглядит и как пугающий, и как притягательный одновременно. Эта бинарность искомого культурного символа является его самой существенной характеристикой, в очередной раз обозначая модель русской культуры как двуединого целого, которая и сейчас остается одним из наиболее дискуссионых вопросов истории русской культуры.

Перед нами прошла история дореволюционной России. Промелькнули знакомые имена из русской истории — от Александра Невского до Ивана Грозного, Бориса Годунова, Первого Лжедмитрия, далее все Романовы — от Петра Великого до Николая II, а с ними их фавориты, волей или неволей вошедшие в историю и разделившие с ними власть. И рядом — имена незнакомые, о которых мы когда-то что-то только слышали. Или нам казалось, что слышали…

Но не в именах и лицах состоит интерес этой книги. Она — об истории культуры. В том числе — истории материальной культуры. Истории культуры повседневности. Недаром увлекательная книга Бэллы Шапиро насыщена и даже переполнена эксклюзивными деталями древнерусского и придворного быта, филигранными подробностями костюмов, убранства, украшений, оружия, упряжи, интересными не только самими по себе, но и тем ценностно-смысловым содержанием, которое формирует символический ряд русской культуры, составляющий самобытный ее облик, ее национальную идентичность…

И тут мы понимаем, что автор книги, талантливый историк, культуролог и музеолог, уже известный читателям по своим многочисленным исследованиям истории костюма, истории текстиля, истории повседневности, — Бэлла Львовна Шапиро — совершила настоящее открытие (явление, чрезвычайно редкое в гуманитарных науках!). Она открыла в сфере культурно-исторических исследований принципиально новый дискурс , в свете которого и культура, и история культуры, и теория культуры раскрываются по-новому, с неожиданной, но весьма важной для понимания стороны. Автор настоящего повествования иногда называет этот дискурс конной историей , иногда — конной культурой , иногда — историей коня и всадника … И это не просто новый аспект в русле историко-культурных изысканий, не просто экзотический взгляд исследователя, позволяющий остранить ( остраннить ) все атрибуты культуры на протяжении тысячелетия, — это новая парадигма культуры , а вместе с тем и новая парадигма науки о культуре.

В своей яркой и емкой монографии «Русский всадник» Бэлла Шапиро убедительно показывает, что русская конная культура составляет не что иное, как парадигму власти дореволюционной Руси/России. За ней встает и образ благородного рыцаря и рыцарства (насколько это понятие приложимо к русской жизни, и даже к повседневности русского дворянства), и величие, избранничество царской и императорской власти (на фоне пешей толпы бесправных и безмолвных подданных), и демонстративный привкус самодовлеющей вооруженной силы и идеологии милитаризма в репрезентации этой власти — как внутри, так и вовне страны.

А там уже видится и мощное социокультурное обрамление этой тенденции: русская конница, русская кавалерия, кавалерийские рыцарские школы, конный балет, конское убранство, русская строевая лошадь, седельный сбор, ездовая одежда, костюм для верховой езды и даже… «кавалергардский» веер. Обращает на себя внимание обилие символических и ритуально-обрядовых форм русской конной культуры: культ коня (в том числе реликты славянского культа коня в погребальном обряде государского чина), ритуально-обрядовые формы костюма для верховой езды, гербовое и геральдическое в мужской ездовой одежде, конь как часть русского посольского обычая, сакральное в царском конном выезде, лошади «государева седла», гербовое убранство царской лошади, кавалерия как рецепция военного опыта и т. д.

Здесь важно понимать, и это демонстрирует во всех частях и главах своей новаторской книги Бэлла Шапиро, что «конная культура» — это не просто табун лошадей и даже не только сообщество людей на лошадях, — это именно культура, но особого рода. Это, во-первых, система ценностей, значений и смыслов, норм и традиций, регулирующая отношения людей и лошадей, сообщества всадников — светских и военных — иерархией наездников различного статуса; во-вторых, это организация различных видов специализированной деятельности, связанной с коннозаводским хозяйством, воспроизводством поголовья лошадей, их селекцией, выведением новых пород, обучением и воспитанием, выездкой и т. п.; в-третьих, это система различных социокультурных атрибутов всадничества (включая убранство лошадей, упряжь, оружие, костюмы людей, предназначенные для верховой езды, украшения и т. д.); в-четвертых, это система знаков, необходимая для эффективного функционирования сообществ лошадей и людей с другими сообществами и с национальной культурой в целом, для развития коммуникации и диалогических отношений — между человеком и животным, между разными животными, между всадниками разного ранга.