Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

На волне внимания к казачьей коннице полки в очередной раз переформировываются, теперь уже с присоединением казачьей конницы к регулярным дивизиям. Открываются Ставропольское юнкерское казачье училище (1870) и казачьи отделы при Елисаветградском, Иркутском и Виленском юнкерских училищах (1874–1876).

К этому моменту было признано, что учебные программы специально-кавалерийских заведений оказались слишком обширны, что получило незамедлительную критику, поскольку учебное заведение «…есть прежде всего учреждение специально-военное, а не кузнечная школа и даже не берейторская; следовательно, главная его задача — познакомить офицера с военным искусством» [1629]. Уместно вспомнить, что Д. А. Милютин предостерегал реформаторов системы военного образования от «впадания в энциклопедизм» еще в 1840‐х гг. [1630]Из-за опасения «наплодить коновально-ветеринарных-берейторских школ» [1631]и в стремлении «ограничиться необходимым, отбросить все, что составляет предмет роскоши» [1632]и не соответствует современным требованиям, учебные курсы кавалерийских школ сокращаются; убирается перегруженность и дублирование.

Научным базисом специально-кавалерийского образования оставалась военная иппология, которая получила свое развитие как комплекс сведений о лошади, дающий наиболее рациональное ее использование [1633]. В 1876 г. вышел курс иппологии магистра ветеринарных наук (1864) Ф. Ф. Фишера [1634], специально рассчитанный на кавалерийские училища [1635]. Этот труд основывался на двухтомном «Полном курсе иппологии» профессора И. И. Равича, в 1866 г. положившего начало научной иппологической литературе.

Получил развитие конный спорт. В июле 1872 г. состоялась первая четырехверстная скачка (стипль-чез) в Красном селе; к участию допускались офицеры кавалерии и конной артиллерии [1636]и строевые лошади не моложе 4 лет, рожденные в России. Здесь же проводились скачки нижним чинам на строевых лошадях и состязания на призы в выездке молодых лошадей [1637].

Введение с 1874 г. всеобщей воинской повинности и усиленный спрос на подготовленных офицеров во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. послужили к еще одному пересмотру системы специально-кавалерийской подготовки. Все сделанное ранее еще раз пересматривается с точки зрения приспособленности к боевым условиям и ценности для армии.

Зимой 1880–1881 гг. были переработаны все кавалерийские уставы (предыдущие были изданы в начале 1860‐х гг., затем выпускались только исправления и дополнения; накопившись во множестве, они затрудняли использование [1638]). Наконец-то было приспособлено к современной дальности ружейного огня расстояние для перехода из одного аллюра в другой при атаке [1639]. Тогда же Военное министерство предложило описание стандартов верховой строевой лошади [1640]. Общество готово к тому, что впервые ставка делается не на английскую, а на отечественную лошадь (развернувшаяся в печати дискуссия по поводу публикации кавалериста, адъютанта великого князя Николая Николаевича старшего и коннозаводчика А. П. Струкова «Чистокровная лошадь в строю и походе» (1879) [1641].

Вводится новое прикладное средство подготовки к бою — конкур-иппик (concours hippique) [1642], зарекомендовавший себя в Европе и впоследствии получивший олимпийское значение. Начинает работу Комиссия по усовершенствованию офицерского кавалерийского образования [1643].

Таким образом, за более чем четверть века царствования Александра II русская кавалерия претерпела целый ряд реформ, серьезно улучшивших ее состояние. Поражение в Крымской войне открыло один из самых сложных и тяжелых периодов истории русской кавалерии. Быстрое развитие технической стороны военного дела, переориентация на новую тактику, реформированная система военного образования, усиление материальной и научной базы, появление военной иппологии и военно-прикладных видов конного спорта, спортивного коннозаводства, и, наконец, введение всеобщей воинской повинности делали многое из привычного отжившим и ненужным.

«Ломить неприятеля фронтом» — главного требования к кавалерии в предыдущие времена — в новых условиях было недостаточно. Обязательными стали рассыпной строй и большая подвижность: «теперь для солдата мало быть молодцом в строю, ему нужно быть таким же молодцом и в одиночку: в рубке, на разведках, скача с донесением или приказанием» [1644]. Ориентиром для развития была названа казачья конница, которая одна была в состоянии «подобно птице перелетной, быстро переноситься с одного места на другое, иногда и за сотню верст в сутки, орлом низвергаться на добычу и поселять страх и смятение там, где ее не ждут» [1645]. Старая «манежная» система не могла в полной мере отвечать вызовам времени, снова нуждаясь в реформировании.

При масштабных реорганизациях русской кавалерии, какой она подвергалась в ходе всего XIX столетия, вопрос о кадровой смене не мог оставаться в числе второстепенных. Концепции формирования «человека военного», как и тесно связанного с ним «человека конного», как отмечалось выше, в русской военно-придворной культуре исторически были представлены весьма достойно [1646]. Среди этого обширного массива идей выделяется «колоссальный пласт культуры, который создало человечество, — воспитание принцев» [1647].

Один из периодов активного осмысления методов военного воспитания в России пришелся на конец XVIII — первую половину XIX в.; пик активности был напрямую связан с личными склонностями императора Павла I и его августейших сыновей, прежде всего Николая I. «[Человек] должен быть военный в душе, без чего он будет потерян в нашем веке» [1648], — был убежден Николай Павлович, с детства предпочитавший военную культуру всем прочим. В результате им была сформирована собственная концепция, отразившая наметившееся усложнение военно-придворной культуры.

Известно, что сам Николай Павлович был зачислен в Лейб-гвардии Конный полк в четырехмесячном возрасте, и с тех пор его детские костюмчики выполнялись в цветах, присвоенных Конной гвардии. В неполные три года (в апреле 1799 г.) он получил свой первый военный мундир — малиновый мундир Конной гвардии. В три года великий князь получил 3‐й гвардейский полк, что, по его собственном словам, «оставило в памяти моей живой след» [1649]; в пять лет — зеленый с золотыми петлицами мундир по форме Измайловского полка; в 16 лет, к совершеннолетию и присяге, — первый генеральский мундир. Первыми его игрушками были деревянное ружье, детские литавры и шпаги, а сверстниками в играх — пажи лейб-гвардии Дворянской роты, созданной в 1810–1814 гг. для военного обучения Николая и Михаила Павловичей [1650].