Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

Младший сын великого князя Николая Николаевича старшего, Петр Николаевич (1864–1931), генерал-лейтенант (1908), генерал-инспектор по инженерной части (1904), состоял по гвардейской кавалерии. Как и его августейший отец, был на коне с юных лет: во «вседневном журнале великого князя Петра Николаевича» с 1875 г., т. е. с его одиннадцати лет, наиболее часто упоминаются занятия именно верховой ездой [1779]. Петр Николаевич унаследовал Знаменский и Чесменский конезаводы [1780]и право пользования Донскими заводами Николаевского Зимовника. Состоял в Главном управлении Совета государственного коннозаводства. Так сыновья Николая Николаевича старшего успешно продолжили дело отца, каждый на своем поприще.

Многолетняя деятельность Николая Николаевича старшего на благо Отечества высоко оценивалась его современниками. В рескрипте императора Александра III от 15 августа 1889 г. были отмечены заботы великого князя об улучшении кавалерии в целом и ее конского состава, об обучении кавалерии и подготовке конского состава к строевой службе, что приумножило боевую конную силу Российской императорской армии [1781].

Ровно год спустя, на волынских маневрах в августе — сентябре 1890 г. бывший главнокомандующий, уже тяжело больной, в последний раз появился перед рядами своей армии [1782], после чего незамедлительно отбыл на лечение. В апреле 1891 г. великий князь скончался.

Памяти Николая Николаевича старшего был посвящен перевод на русский язык двухтомной «Истории конницы» Дж. Денисона, изданный под редакцией В. А. Сухомлинова (1897) [1783]. Имя Николая Николаевича старшего получила школа солдатских детей, открытая стараниями великого князя при ОКШ в 1888 г. [1784]

В 1910 г. началась работа Особого комитета по сооружению в Санкт-Петербурге памятника Николаю Николаевичу старшему. Сбор средств на его создание — 330 тысяч рублей — проходил через всенародную подписку [1785]. В поддержку кампании, по поручению Комитета в 1911 г., полковник В. В. Жерве подготовил к печати биографическое исследование, посвященное великому князю [1786].

Памятник Николаю Николаевичу старшему — бронзовый скульптурный верховой портрет великого князя-главнокомандующего в походной форме — был установлен в сквере около Михайловского манежа 12 января 1914 г. Его автором был скульптор П. Каноника, много работавший для дома Романовых. Скульптура помещалась на гранитном постаменте, четыре стороны которого были украшены горельефами с изображениями важнейших эпизодов Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и сподвижников великого князя [1787]. Открытие монумента сопровождалось военным парадом в Высочайшем присутствии [1788].

История великого князя Николая Николаевича старшего представляет собой редкий по своей полноте и сбалансированности взаимосвязей опыт. Своей жизнью и деятельностью он в полной мере оправдал слова отца-императора, сказанные при присяге. Казарма, конюшня и манеж составили главный смысл его жизни. Привязанность к лошади он воспринял от отца-императора, блестяще развил это качество и передал своим сыновьям — продолжателям культурных традиций.

Результаты многолетних, продуманных и систематических трудов, подготовившие русскую кавалерию к переходу на качественно новый технический уровень, делают великих князей Николаевичей — прежде всего Николая Николаевича старшего и его преемника Николая Николаевича младшего — заметными фигурами если не русской военной истории второй половины XIX в. в целом, то истории русской кавалерии этого периода и в особенности культурной истории русского всадника.

Многие недостатки, присущие русской кавалерии в середине — начале второй половины XIX в., главными из которых были техническая и социальная незрелость, за время царствования Александра II были устранены. К началу 1880‐х гг. основным результатом развития национальной кавалерии стало осознание того, что «ломить неприятеля фронтом» в новых современных условиях было недостаточно [1789].

Вступление на престол Александра III ознаменовало начало новой эпохи. С этого момента национальная внутренняя политика основывалась прежде всего на планомерной и последовательной русификации, которая имела как отрицательные (жесткость проводимых реформ), так и положительные (расцвет русской национальной идеи, культуры и искусства, во многих областях которого наблюдался подлинный апофеоз национальных художественных начал) стороны. Начались перемены и в армии: здесь поиск национального своеобразия проходил на фоне пристального внимания к уже сложившимся (казачьим, кавказским, французским, немецким, североамериканским и др.) конным практикам.

Первые реформы в отечественных вооруженных силах были проведены уже в 1881–1882 гг.; наибольшие изменения пришлись на кавалерию. Так, в результате «американской» реформы профессора Николаевской академии Генштаба Н. Н. Сухотина [1790], все армейские уланские и гусарские полки были преобразованы в драгунские (приказ от 13 июля 1882 г.); армейские кирасиры, как известно, были подрагунены (переформированы в драгуны) еще в 1860 г. Таким образом, к середине 1882 г. была унифицирована вся армейская кавалерия [1791]. «На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения», — подвел итоги драгунской реформе Сухотина военный историк А. А. Керсновский [1792].

В октябре того же года, согласно реформе военного министра П. С. Ванновского, драгуны получили новый упрощенный мундир: запашные «беспуговичные» полукафтаны («армяки»), цветные кушаки, широкие серо-синие шаровары, мягкие низкие сапоги, невысокую «крестьянскую» барашковую шапку и темно-зеленую фуражку. Сабли заменили шашками [1793], кавалерийские пики (драгунские, уланские и казачьи) практически упразднили, оставив их лишь для первых шеренг казачьих полков [1794]. Драгуны, которых в русской армии называли «ездящей пехотой», получили «слишком пехотный», мешковатый мундир. Различия во внешнем виде армейского кавалериста и пехотинца стали минимальны и наблюдались лишь в длине мундира и в форме головного убора.

Одновременно были отменены традиционные осенние и весенние парады, разводы; царские смотры стали устраиваться все реже [1795](проводились лишь зимние парады на Дворцовой площади [1796]). Основное внимание было сосредоточено не на блеске «военной мишуры» (по словам военачальника А. А. Брусилова [1797]), а на усилении военной мощи страны.

Однако в войсках александровский драгунский мундир, напоминавший русскую крестьянскую одежду, получил неофициально-неодобрительное название «мужицкого»; говорили, что реформа Ванновского «сравняла воина с трамвайным кондуктором» [1798]. Набирало популярность мнение, согласно которому реформы Сухотина и Ванновского обезличивали кавалерийские полки, обесценивали их историю, традиции, мундир. Пренебрежение исторически культивируемым в кавалерии внешним лоском, даже щегольством, получившим особое понятие «тонность» [1799], недвусмысленно высказанное на самом высоком уровне, негативно сказалось на воинском духе. Начался отток офицеров из армии. Так, в отставку подали все офицеры ведущего свое старшинство с 1668 г. Киевского гусарского полка, после его переименования в драгунский 27‐й [1800]. Распространенной формой протеста стали «похороны мундира» [1801]. По словам современников, в это время прошлое русской кавалерии было «туманно и неопределенно» [1802]; неопределенно стало и ее будущее, осложненное не только падением воинского духа, но и стремительностью технической модернизации армии.