Натан Эйдельман - Из потаенной истории России XVIII–XIX веков

Мы снова находимся у той даты — 1826 г., — с которой начинали и от которой «Московские ведомости» отсчитывали 50 лет, ожидая обнародования секретных записок.

Несколько рассказов о происшедшем сходятся в основе, но расходятся в любопытнейших деталях. Послушаем:

1. Михайловский-Данилевский (в 40-х годах знавший практически все о секретных архивах, но сделавший цитируемую далее запись еще в 1829-м): «Получив предложение 60 тысяч талеров, вдова обратилась за разрешением к посланнику в Гамбурге Струве и получила в ответ письмо министерства иностранных дел, предлагавшее отправить записки мужа в Петербург. Согласно этой версии, Марии Беннигсен обещали вернуть рукопись после прочтения, но вместо того выслали известную сумму, и дело на том кончилось» [174] См.: Русская старина. 1893. № 7. .

2. Внучка Беннигсена (несомненно пользующаяся не только личными воспоминаниями, но и семейными бумагами):

«Русский поверенный в делах господин Струве тотчас затребовал у вдовы от имени своего суверена мемуары ее мужа. Она не могла противиться желанию его величества и отослала обширные мемуары вместе со всеми документами, составлявшими приложения к ним» [175] Mémoires. Т. I. Р. XXII–XXIII. .

Вдова получила за это большую пожизненную пенсию, добавляет другой потомок-комментатор. «К счастью, София фон Ленте, одна из дочерей генерала, была настолько предусмотрительна, что сняла копию со всех наиболее интересных частей мемуаров» [176] Там же. Р. XXIII. .

В дополнение к этим сходным в основе рассказам следует привести выразительный документ (скопированный Н. К. Шильдером): уже упомянутый Струве 15/27 января 1827 г. спрашивает свое правительство, следует ли остановить издание записок Беннигсена, которое, по слухам, готовится во Франции? На документе собственноручная резолюция Николая I: «Il faut faire» («Это нужно сделать») [177] ОР РГБ, ф. 859, к. 20, № 18, л. 4. .

Казалось бы, тема исчерпана, но имеется еще один вариант:

3. Рассказ, многократно осмеянный как весьма недостоверный. Он появился в Германии в 1875 г. (автор — некая Ида фон Нойенбург-Барфельде). Дядя автора, близкий друг Беннигсена в последние годы его жизни, получил на прочтение секретные записки генерала об убийстве Павла: «Незадолго до смерти генерал заверял друга со всей определенностью и уверенностью умирающего, что никакое убийство не отягощает его душу» [178] Цит. по копии в архиве Н. К. Шильдера / ОР РГБ, ф. 859, к. 22, № 11. .

Позже, в начале 30-х годов — если верить Иде фон Нойенбург — в ганноверском имении появляются двое русских: некие Грузинский-Соловьев и Кайданов; поскольку госпожа Беннигсен в ту пору помогала польским противникам Николая I, многие решили, что двух русских преследует царская полиция. Через некоторое время они были приняты в доме Беннигсенов, пировали, жуировали, наконец, получили на короткое время секретные рукописи и — исчезли с ними…

Недостоверность этой истории, по мнению нескольких комментаторов, ясно доказывается двумя предшествующими рассказами: если российские дипломаты отобрали мемуары в 1827 г., то российской полиции незачем было красть эти записи несколько лет спустя. Возможно, что и так… Но копии, те копии, что так предусмотрительно сняла дочь Беннигсена? Желание Николая I получить все, чтобы в Бантельне ничего не оставалось, сомнений не вызывает. Отсюда, сам слух, даже если он неверен, весьма показателен. К тому же могла быть действительно предпринята агентурная проверка тех бумаг, которые Беннигсены не сдали (отметим в этой связи странную путаницу в именах русских дипломатов, участвовавших в том деле: одни свидетельства указывают на посольство в Дрездене, посла Ханыкова и секретаря Барклая де Толли; другие же документы говорят об участии гамбургского посланника Струве).

Причина особых волнений Петербурга абсолютно ясна: Павел I .

И без этой особой причины власти постарались бы взять под контроль бумаги умершего крупного деятеля: так обычно делалось. Однако боязнь документальных разглашений одного из самых зловещих секретов российской истории (убийство царя-отца, в сущности, с ведома наследника-сына) была свойственна как Александру I, так и другому сыну убитого — Николаю I. Как раз в эти годы таинственно исчезают важнейшие бумаги, которые могли бы пролить свет на всю загадочную (несмотря на отрывочные заграничные публикации) историю. Еще за два года до смерти Александр I, по сообщению декабриста С. Г. Волконского, послал трех доверенных лиц изъять бумаги умершего Платона Зубова (среди сохранившихся документов Зубова в Центральном государственном архиве древних актов — только рукописи екатерининских времен). Понятно, что все более позднее изъято и, вероятно, уничтожено после высочайшего просмотра. В 1826 г. почти одновременно с Беннигсеном скончался в своем курляндском поместье глава дворцового заговора 1801 г. П. А. Пален. Вскоре при Петербургском дворе появился документ, где важный придворный чин граф Медем объявлял недействительными все возможные сочинения об убийстве Павла I, авторы которых ссылаются на свидетельства деда Медема, графа Палена. Поскольку это объявление хронологически следует сразу за смертью Палена, надо думать, ему предшествовало изъятие подозреваемых бумаг; во всяком случае, местонахождение архива П. А. Палена до сих пор неизвестно.

Беннигсен был третьим «столпом» того, старого заговора, и Петербург не шутя интересуется его архивом.

Бумаги получены и вывезены либо для секретного хранения, либо для уничтожения…

Проходят годы, десятилетия. События 1801, 1812, 1825-го все дальше, но по-прежнему злободневны, Пушкин сказал бы — «животрепещущи, как вчерашняя газета».

Вдруг, в 40-х годах французский историк Тьер публикует поражающе точные подробности гибели Павла — между прочим, не скрывая, что его информатор заимствовал сведения у Палена и Беннигсена… Только много позже догадались, что Тьер прочитал бумаги Ланжерона, того генерала, который восхищался записками Беннигсена, сам вел «журнал» и, конечно, не пропустил рассказов своего старшего друга о знаменитой ночи с 11 на 12 марта 1801 г.

Еще через 20 лет Герцен в своей Вольной типографии печатает другой замечательный рассказ, тоже записанный за Беннигсеном: как выяснилось, мемуары злого, остроумного, странного литератора пушкинской поры Александра Воейкова…

Наконец, в Германии маститый историк, знаток России (некогда служивший в прусском посольстве в Петербурге) Теодор фон Бернгарди, рассуждая о разных делах, связанных с гибелью Павла, как бы вскользь замечает, что об этом «нет никаких подробностей ни в рукописных воспоминаниях Беннигсена, ни в заметках других осведомленных участников» [179] Bernhardi Th. von. Geschichte Russland und europischen Politik in den Jahren 1814–1831. Leipzig. 1875. S. 433. .