Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Таким образом, Гальфрид вернулся к той же версии гибели державы бриттов, что была у Тильды Премудрого, однако лишив ее роковой безысходности. Более того, что особенно важно в свете изучаемой темы национального самосознания, обличение пороков бриттов у Гальфрида совершенно не похоже на инвективу Тильды. Если первый готов сетовать на внутренние распри или даже частные пороки отдельных персонажей (например, на жестокость или сластолюбие Вортигерна), изображая основную массу бриттов преисполненными всяческих достоинств, как физических, так и моральных, то последний видел у соплеменников одни лишь недостатки. Войско, которое древний автор характеризовал как «ленивое в битве и неловкое в бегстве, ни к чему не способное со своими дрожащими поджилками» [1402], предстает в «Истории бриттов» преисполненным силы и отваги. Если Тильда винил в погибели Британии весь ее народ, то Гальфрид возлагал ответственность лишь на отдельных его представителей.

Непосредственные современники Гальфрида восприняли предложенный им альтернативный взгляд на историю англосаксонского завоевания по-разному. Например, Генрих Хантингдонский, хотя и редактировал хронику на протяжении всей жизни, тем не менее предпочел твердо следовать в своем изложении за Бедой, ограничившись кратким пересказом Гальфрида. Даже Альфред из Беверли, который попытался дополнить освященное многовековой традицией представление о прошлом неожиданно открывшимися «новыми сведениями», в спорных местах отдавал предпочтение авторитету Беды [1403].

С определенной уверенностью можно сказать, что текст Гальфрида стал частью историографического канона в середине XIII в. Знаменитый хронист из Сент-Олбанса Мэтью Пэрис виртуозно справился с задачей по написанию всемирной хроники. Рассказывая о древней истории Британии, он полностью доверился Гальфриду, фактически дословно переписав «Историю бриттов». Дойдя в своем изложении до англосаксонского завоевания, хронист стал совмещать текст Гальфрида с другими историями, главным образом с трудами Беды и Уильяма Мальмсберийского. В результате получился органичный рассказ о далекой истории острова, в котором стерты представления о «своем» и «чужом» этносах. Для Мэтью Пэриса, а также для последующих историографов, таких как Ранульф Хигден, анонимный автор хроники «Брут», Роберт Фабиан, Рафаил Холиншед и многих других, бритты и саксы воспринимались одинаково отстраненно. В историю Беды и его продолжателя Уильяма Мальмсберийского эти хронисты вставляли рассказы Гальфрида о доблести Аврелия Амброзия, Утера и Артура, о последнем успехе бриттов под предводительством Кадваллона и т. д. В зависимости от контекста симпатии авторов были то на стороне бриттов, то на стороне завоевателей. По мере того как разворачивалось повествование, цитат из Гальфрида становилось все меньше и меньше, пока, наконец, история бриттов не сходила на нет. При этом некоторые историки упоминали о пророчестве, якобы данном ангелом Кадвалладру, замечая, что жители Уэльса верят в эту легенду [1404], другие же предпочитали ограничиться информацией об уходе потомков троянцев в Уэльс и Арморику [1405], третьи просто переставали упоминать о бриттах [1406].

Говоря о представлении английских хронистов о Нормандском завоевании, необходимо отметить, что это важнейшее событие в истории Англии было подвергнуто историографической мифологизации уже в XI в. [1407]При этом важно учитывать изначальное существование двух версий данного сюжета. Знаменитая «Англосаксонская хроника» [1408]предлагала проанглийский взгляд на произошедшие события, представляя нормандского герцога Вильгельма жестоким захватчиком, отнявшим трон у законного короля Англии. Однако эта хроника не пользовалась особой популярностью у хронистов последующих поколений, хотя они нередко обращались к ней при составлении своих сочинений. Например, Уильям Мальмсберийский, оценивая английскую историческую традицию после смерти Беды, весьма скептически отозвался об «Англосаксонской хронике» и ее латинских редакциях [1409].

В конце XII в. обладавший обостренной «английской» идентичностью Уильям Ньюбургский, прославившийся прежде всего благодаря язвительной критике в адрес Гальфрида Монмутского, начал хронику с изобличения герцога Вильгельма. По версии этого историографа, Вильгельм Бастард начал войну исключительно «из-за беззаконной жажды новых приобретений». Отдавая должное уму и военным успехам Вильгельма, хронист, тем не менее, настойчиво изображал его жестоким тираном, решившимся ради «удовлетворения собственных страстей запятнать себя кровью и присвоить себе права других» [1410]. Впрочем, даже считая, что у Вильгельма не было настоящих прав на английский престол, Уильям Ньюбургский полагал, что законная коронация все-таки сделала Завоевателя легитимным государем, что, впрочем, не отменяло греховности пролития им христианской крови.

Столь скептическое отношение к правам Вильгельма на английскую корону было скорее странным исключением, чем общим правилом для английской средневековой историографии. Дело в том, что наиболее авторитетные хронисты первой половины XII в., а именно-упомянутый выше Уильям Мальмсберийский и его современник Генрих Хантингдонский, труды которых стали главными источниками по этому периоду для всех последующих историографов, следовали (в контексте проблемы законности завоевания) скорее за трактовкой, предложенной в сочинениях двух нормандских авторов: «Деяниях герцогов Нормандии» (1070–1072 гг.) Гийома Жюмьежского и «Деяниях Вильгельма, герцога Нормандии и короля Англии» (1073–1074 гг.) Гийома из Пуатье. Именно в трудах нормандских хронистов, желавших оправдать покорение Англии и легитимировать коронацию Вильгельма, были изложены все основные компоненты «мифа» о Нормандском завоевании.

Согласно историографической традиции, у Вильгельма было три основания для вторжения в Англию. В первую очередь называется месть Вильгельма за смерть своего родственника [1411]принца Альфреда (брата Эдуарда Исповедника) [1412]. В этой смерти не без оснований обвиняли отца Гарольда эрла Годвина, одного из самых могущественных сеньоров того времени. По версии хронистов, Годвин в 1041 г. предательски убил одного из наследников английской короны [1413], а чудом уцелевшего Эдуарда вынудил жениться на своей дочери Эдит [1414]. Историографы утверждают, что в планы «предателя» Годвина также входило убийство короля и захват престола [1415]. В 1051 г. Эдуард попытался покарать Годвина, объявив его самого и всех его сыновей вне закона. Король также расстался с Эдит, отправив ее в монастырь [1416]. В ответ на решение королевского суда Годвин и его сыновья, собрав большие силы, «два года грабили побережье Англии». Стремясь подчеркнуть крепость родственных уз Эдуарда Исповедника и Вильгельма Завоевателя, хронисты отмечают, что нормандский герцог оказывал английскому королю помощь в борьбе с мятежниками [1417]. Однако в 1053 г. после целого ряда побед Годвин заставил короля вернуть ему земли и положение при дворе. Подчинив слабого короля своей воле, Годвин принялся расправляться с противниками. В результате его действий Англию покинули архиепископ Кентерберийский Роберт Жюмьежский, а также многие знатные нормандцы из числа приближенных короля, имущество которых было конфисковано. Месть за оскорбление архиепископа и других соплеменников была, согласно изложению хронистов, вторым основанием для вторжения.