Леон Юрис - Милая , 18

Анна Гриншпан добилась самого большого успе­ха. Сообщила, что Краковский филиал объединен. Смелая девушка. В ответ на приказы, ограничи­вающие передвижение евреев, она раздобыла фаль­шивые проездные документы (на имя несуществу­ющей Тани Тартинской). Она так не похожа на еврейку, что спокойно разъезжает повсюду. Она связалась с Томми Томпсоном из Американского посольства, которое теперь в Кракове, и он со­гласился получать американские доллары от на­ших людей за границей (главным образом, из на­ших американских филиалов) и передавать их ей. Томпсон настоящий друг. Анна собирается объез­дить все наши крупные отделения и установить разработанную нами систему подпольной связи.

Сусанна Геллер попала в чрезвычайно трудное положение. Во время вторжения немцев были уби­ты, по ее подсчетам, тридцать тысяч солдат-ев­реев. (Эта цифра представляется довольно точ­ной. По нашим подсчетам, двести тысяч польских солдат убито, много тысяч бежало за границу и еще больше очутилось в лагерях военнопленных.) Кроме того, сотни детей остались без семей во время осады Варшавы. Мы должны взять на себя заботу о них. Сусанна поместила в бетарский приют еще двести детей, что вдвое превышает наши нынешние возможности. Нет нужды говорить о том, как увеличатся расходы. И дополнитель­ный персонал требуется. А это значит, что при­дется снять наших лучших людей с их работы и направить в приют. Один Бог знает, как нам это удастся. Учитывая, что для евреев продовольст­венные нормы сокращены, нам нужно получить от Еврейского Совета пятьдесят дополнительных та­лонов для детей.

Толек Альтерман после своей обычной речи о сионизме пообещал Сусанне обработать новые участки земли на ферме, чтобы восполнить со­кращение продовольственных норм. Нужно наце­лить его на увеличение урожая — цены на про­дукты могут резко подскочить. Но и для этого нужны люди.

Ирвин Розенблюм все еще работает в ”Швейцар­ских Новостях” на том основании, что это аген­тство нейтральной страны, а немецкий приказ запрещает евреям работать в нееврейских газе­тах Польши. (Мы полагаем, что с минуты на ми­нуту закроют еврейскую прессу, хотя Эммануил Гольдман, председатель Еврейского Совета, убеж­дает немцев этого не делать, мотивируя тем, что она служит средством массового распростра­нения немецких приказов. Долго ли ему удастся пользоваться этой зацепкой?) Ирвин считает, что ни он, ни Кристофер де Монти, ни само аген­тство долго не продержатся. Для нас это будет большим уроном, поскольку Ирвин очень близок к источникам информации и не раз уже сообщал нам ее за сутки до опубликования, чтобы мы успели собраться с силами. Скажу еще и о том, что ме­ня крайне огорчило: Андрей на заседание не при­шел. Я всем врал, что он поехал в Белосток. Некоторые члены нашей организации поговаривают о том, что он задумал какой-то план, который нанесет нашему делу тяжелый удар. Я должен его остановить. Пока кончаю и отправляюсь его искать.

Александр Брандель

Габриэла Рок услышала звонок и пошла откры­вать. В дверях стоял Александр Брандель.

— Входите, Алекс, — сказала она, закрывая за ним дверь и принимая от него пальто и шляпу.

— Он здесь?

Габриэла показала на балкон.

— Прежде чем я пойду к нему, скажите...

— Не знаю, Алекс, — покачала она головой, — бывают дни, когда он мечется, как зверь в клет­ке, а бывают дни, вот, как сегодня, когда си­дит, насупленный, как сыч, и пьет, не произ­нося ни слова. Вчера и сегодня он ходил с кем-то встречаться. Зачем — не знаю, не хочет мне довериться.

— Ясно, — сказал Алекс.

— Я еще не видела, чтобы кто-нибудь так тя­жело переживал поражение. При его-то гордости... Похоже, что он хочет пострадать за тридцать миллионов поляков.

Она открыла дверь на балкон. Андрей тупо смотрел на груды развалин. Ей пришлось раз пять его окликнуть, прежде чем он обернулся.

— Андрей, Брандель пришел.

Андрей вошел в комнату. Небритый, глаза мут­ные от запоя и недосыпания. Подошел прямо к бу­фету и налил себе водки.

— Я вам сделаю чай, Алекс, — засуетилась Габ­риэла.

— Нет, — приказал Андрей, — останься. Хочу, чтобы ты выслушала великие рассуждения высоко­умного сиониста. Перлы мудрости хлынут как май­ский дождь. Будь у нас ведро — собрали бы их.

Он выпил и налил себе второй стакан. Габриэ­ла присела на краешек стула, а Брандель подо­шел к Андрею, отнял у него стакан и поставил на стол.

— Ты почему не пришел сегодня на заседание исполнительного комитета?

— А ты разве не слышал? Нет больше бетарцев. Приказ за номером двадцать два комиссара Вар­шавы.

— Заседание было очень важным. Нам нужно вы­работать тактику перехода на нелегальное поло­жение.

— Габи, — подошел к ней Андрей, чмокнув гу­бами и хлопнув в ладоши, — рассказать тебе сло­во в слово, о чем сегодня говорили? Значит, так. Сусанна Геллер кричала больше всех, пото­му что с войной у нее прибавилась масса сирот, а наша добрая Сузи готова их всех принять, всех до единого. А завтра герр Шрекер издаст приказ о том, что сироты объявляются вне закона. Но вы нас еще не знаете! Наш Брандель закон обой­дет, хитрец такой! Он у нас из любого положе­ния выкрутится! ”Отныне, — объявляет он, — мы будем называть сирот послушниками, а бетарский приют — монастырем Святого Александра”. Тут вскакивает Толек Альтерман. ”Товарищи, — гово­рит он, — я в десять раз увеличу урожай на фер­мах, потому что это и есть сионизм в действии”. Потом берет слово Анна, наша дорогая Аннушка. ”Позвольте мне сообщить, что Краковская группа хором поет ”Сплоченность на веки веков”...

— Может, хватит?

— Нет, Алекс, у меня бывают собрания поинте­ресней.

— Как же, слышал, знаю. Очень интересный план ты наметил.

— Какой план? — спросила Габриэла.

— Ты почему же ей не рассказываешь, Андрей? — Андрей отвернулся. — Не хочешь? Ну, тогда я расскажу. Он собирается взять с полсотни наших лучших парней и убраться из Варшавы.

— А кучка идиотов во главе с Алексом, — Анд­рей снова обернулся к нему, — пускай продолжа­ет болтать на собраниях, пока немцы не спустят с них шкуру и не выпустят из них дух. Да, я возьму человек пятьдесят, перейду границу, раз­добуду в России оружие, вернусь обратно и на­пишу несколько своих приказов о дорогах снаб­жения для немцев.

— Почему ты мне ничего не рассказал? — спро­сила Габриэла.

— Я же тебе говорил: уезжай с американцами в Краков. У меня до сих пор лежат твои докумен­ты. Вот тебе и будет от меня подарок перед мо­им уходом.

— Но почему же ты мне не сказал?

— А зачем? Чтобы вы между собой сговорились и уложили меня в споре на обе лопатки?

— Никто не собирается с тобой спорить, Анд­рей, — сказал Алекс. — Все и без спора ясно: тебе запрещается осуществлять твой план.