Леон Юрис - Милая , 18

— Всем нам хорошо было бы сменить обстанов­ку, — нахмурился Вронский. — Ты же хотела, что­бы Рахель начала выступать с симфоническим ор­кестром, да и вообще это пустая затея — Рахель некуда уехать. В другую часть гетто, что ли?

— Можно послать ее на ферму, — глянула на не­го Дебора в зеркало краешком глаза, — в дерев­ню Виворк.

— В Виворк? Да там же сплошные сионисты! Все руководство — бывшие бетарцы.

— Но пребывание там полезно для здоровья, там есть ее сверстницы, она хоть будет видеть цветы и деревья, а не только несчастья кругом.

— Ты же знаешь, какая распущенная эта сионис­тская молодежь!

— Вовсе не знаю, — ответила она сухо.

— Ужасно распущенная.

— А тебе не приходило в голову, что Рахель уже почти в том возрасте, в котором была я, когда познакомилась с тобой?

— Минуточку, — Бронский побледнел, глаза его сузились, — там, кажется, сын Бранделя?

— Да. Но сначала выслушай меня. По-моему, он очень хороший мальчик, без всяких дурных мыс­лей. Кроме того, они в своих делах сами разбе­рутся, нравится нам это или нет.

— Только этого мне не хватало! Выслушивать от тебя такие мысли! Ты что, за свободную лю­бовь? Уж не собираешься ли ты всю оставшуюся жизнь попрекать меня тем, что я тебя совратил?

— Пауль, она влюблена в этого мальчика, и только Бог знает, суждено ли им прожить нор­мальную жизнь. Я не вижу греха в том, что она хочет быть рядом с ним.

— Учти, что фермы не закрыли по чисто техни­ческим причинам. У нас нет никакой гарантии, что немцы не вздумают отправить оттуда всех прямо в трудовые лагеря, и тогда я не смогу ей ничем помочь.

— А гарантия, что они не придут сюда сейчас, или через десять минут, или когда захотят, и не заберут нас отсюда, у нас есть? — Дебора положила щетку и отвернулась от зеркала. — Вся наша жизнь теперь — сплошной риск.

Все ясно: Пауль будет теперь тянуть, цеплять­ся за что попало. Уступи, Пауль, ну, уступи! Осторожно! Дебора уже многое испробовала, раз­ве что только трусом его не обозвала.

— Черт возьми! — вскричал он, шагая по ком­нате взад и вперед. — В гетто почти шестьсот тысяч человек! Мне нужно разместить еще четыре тысячи семей, прибывших на прошлой неделе! Лю­ди спят на улице, в подвалах, на чердаках, в кочегарках!

— Какое это имеет отношение к нашему разго­вору?

— Самое прямое! Мне надоело, что собственная жена меня упрекает в том, что я стараюсь убе­речь свою семью. Хватит того, что в угоду тво­ей прихоти я разрешил Стефану ходить на занятия с рабби Соломоном. Однажды он уже чуть не поплатился за это жизнью. Ты знаешь, что одно­го из тех мальчиков они застрелили? На его мес­те мог оказаться твой сын. Пока еще глава се­мьи — я, и девочка в Виворк не поедет.

Она кивнула, повернулась и опять взялась за щетку. С каждым днем она все яснее видела, как мельчает его душа. Пока пани Бронская, супруга заместителя председателя Еврейского Совета ра­ботает в приюте, а дочь для поднятия духа в гетто дает концерты, его репутация ничем не запятнана, а все остальное не так уж и важно. Но она промолчала. Ей хотелось крикнуть, что нельзя любой ценой спасать свою шкуру, но вмес­то этого она тихо произнесла:

— Пусть будет по-твоему, Пауль.

Из дневника

Вольф хочет вернуться домой. Почему, не знаю. Мне казалось, что ему на ферме хорошо. Толек говорит, он там один из лучших. Поди разберись, где собака зарыта.

Недолгий союз Германии с Россией лопнул, как мыльный пузырь: на прошлой неделе (22 июня) Германия напала на Россию. В нынешнем году уже капитулировали Греция, Югославия, Крит и Се­верная Африка. Румыния и Болгария объявили вой­ну союзникам (каким союзникам?). В новостях пе­редают, что немцы не перестают бомбить Брита­нию. Лондон разрушен еще больше Варшавы. С тру­дом верится.

О судьбе четырех-шести миллионов евреев Со­ветского Союза при таком стремительном продви­жении немцев даже подумать страшно.

Александр Брандель

* * *

Старый рабби Соломон вошел в здание, принад­лежащее Могучей семерке, на углу Павьей и Любецкой, как раз напротив тюрьмы.

Среди сомнительных личностей, которых в пе­редней было полно, немало было охотников поиз­деваться над раввином. Они уставились на ста­рика. В его осанке чувствовалось особое достоинство, словно он был наделен таинственной си­лой призывать гнев Божий.

— Доложите обо мне Максу Клеперману, — стро­го приказал он.

— Ой, рабби! — просиял Макс. — Мой святой рабби! — Он поспешно подошел к старику, взял его под руку, проводил к себе в кабинет и уса­дил в кресло.

— Я занят с моим рабби, — крик­нул он перед тем, как закрыл дверь, — и чтоб меня не беспокоили, даже если загорится пожар или придет сам доктор Кениг! — Он подмигнул рабби Соломону, знай, мол, наших, а тот не мешал ему хорохориться. — Чем вас угостить? Шоколадом? Американский. Может, кофе? Прямо из Швейцарии.

— Ничем.

— Получаете от меня продуктовые посылки?

Рабби кивнул. Каждую неделю к нему приносили кульки с маслом, сыром, яйцами, хлебом, фрук­тами, овощами, мясом, конфетами, которые он тут же отправлял в ,,Общество попечителей сирот и взаимопомощи”.

Спросив у рабби разрешения, Макс приступил к любимому ритуалу: отрезал кончик сигары, про­вел по ней пальцами, размял, зажег и с наслаж­дением сделал первую затяжку.

— Между нами говоря, я хотел вас предупре­дить, рабби. Вы очень неосторожны, продолжаете учить детей Талмуду и Торе, хотя вас уже дваж­ды арестовывали. И в тюрьме устроили пасхаль­ный седер [50] Пасхальный седер — торжественная трапеза в первый вечер праздника Песах, увековечивающего память об Исходе евреев из Египта (XV в. до н.э.) и освобождении из рабства. . Ваше последнее посещение Павяка мне стоило шестидесяти тысяч злотых в ”Фонд зимней помощи”. Эти воры среди лета дерут на зимнюю помощь.

Старик не удостоил Макса ответом — только белая борода, казалось, взъерошилась и в гла­зах сверкнул гневный огонь.

— Ой, рабби, вы что, шуток не понимаете! Вы же знаете, что за вашей спиной стоит Макс Клеперман.

— Я хотел бы, чтобы Макс Клеперман стоял со мной плечом к плечу. Положение в гетто кошмар­ное. Не могу без слез смотреть на беспризорных детей. Многие из них просто голодают. Лишив­шись семьи, они превращаются в диких зверены­шей.

— Ужасно, ужасно, — поддакнул Макс и почесал нос. — Между нами говоря, я со своими компань­онами кое-что подбрасываю в гетто, чтобы по­мочь беде. Вы же понимаете, что мне не нужно благодарности. И моя дорогая жена Соня, да хра­нит Бог ее душу, каждый день работает на раз­даче горячей пищи в ”Обществе попечителей си­рот и взаимопомощи”.

— Перестань ломать комедию! — стукнул кост­лявой рукой по столу рабби Соломон. — Ты уже два месяца не видел своей жены и успел за это время сменить восемь проституток.