Леон Юрис - Милая , 18

В Варшаве еще оставалась малочисленная груп­па, состоящая из сионистов, социалистов и чле­нов ”Общества попечителей сирот и взаимопомо­щи”, которая при поддержке Американского фонда пыталась защитить эту человеческую массу.

Из дневника

Мне кажется, Сусанна Геллер не переживет та­кого удара. Немцы приказали ей покинуть наш приют на Повонзкой — нашу гордость и утешение — и перебраться в гетто. Ей предписано также оставить кровати, лампочки, словом, все обору­дование, которое прикрепляется к полу и к сте­нам, а оно как раз и есть самое дорогое. Даже ”Общество попечителей сирот и взаимопомощи” с трудом теперь арендует помещения: они сейчас на вес золота. Нам все же удалось найти для Сусанны дом на Низкой, который ей предстоит полностью переоборудовать, да и вообще он ни в какое сравнение не идет с тем, который у нас был на Повонзкой.

Спасибо моей Сильвии и Деборе Бронской, они очень поддержали Сусанну морально в день пере­езда. Просто диву даешься, насколько Дебора и Пауль не похожи между собой. Вчера битых три часа уговаривал Пауля походатайствовать перед немцами, чтобы они не закрывали нашу ферму в Виворке. Никогда нельзя знать заранее, что они решат. И верно. Только что позвонил Пауль и сообщил, что немцы разрешили не закрывать фер­му. Толек Альтерман будет счастлив.

Я послал туда своего сына. Ему там будет луч­ше, чем здесь.

Мы приняли первую группу голландских евреев. Они едва доехали до Польши. Их везли в вагонах для скота. Ума не приложу, как нам их размес­тить. В гетто сейчас более полумиллиона человек.

Комитет бетарцев распределил комнаты на Ми­лой, 18 следующим образом. На первом этаже — администрация”Общества попечителей сирот и взаимопомощи”, пункт раздачи горячей пищи, куда вход со двора (”Общество” открыло уже шесть­десят таких пунктов), амбулаторный прием и де­зинфекционная служба (как того требуют наши немецкие друзья). На втором этаже — семьи бетарцев. По нашим правилам, на семью — одна комната, независимо от состава семьи. Общая для всех кухня тоже на втором этаже. Двадцать одна семья — шестьдесят два жильца, включая меня, Сильвию и маленького Моисея (Вольф уже уехал). На третьем этаже сделана одна общая спальня для одиноких девушек. У нас их три­дцать. Пятнадцать работают в амбулатории и на раздаче пищи и пятнадцать — уборщицами в ма­ленькой части гетто на южной его окраине. Я ухитрился раздобыть для них зеленые нарукавные повязки, чтобы девушки ходили, не боясь черес­чур усердной еврейской полиции Варсинского. На четвертом этаже — спальня для наших парней. Двадцать из них работают здесь, на Милой, 18, и тридцать — на разных работах в гетто. Боль­шинство перевозит грузы на трехколесных вело­сипедах, остальные сами впрягаются в повозки.

Чего только в жизни не бывает! Давид Земба, которого я, кстати, с каждым днем все больше и больше уважаю, пошел к Шрекеру просить разре­шения открыть отделение Американского фонда в гетто. Получил! Доллары американских евреев — наша главная поддержка, но и ее не хватает — на новых беженцев, на бесконечные штрафы и другие расходы.

Доктор Глезер говорит, что процент смертнос­ти от тифа угрожающе растет. Критическим ста­новится и положение с заболеваниями воспалени­ем легких, с туберкулезом, с истощением.

Пропуск на вход в гетто и выход из него по­лучить относительно легко. Но долго такое по­ложение не продлится, поэтому мы посылаем лю­дей в Еврейский Совет и в еврейскую полицию, где проверяются пропуска, чтобы выяснить на дальнейшее, кому можно будет давать взятки.

На американские деньги ”Общество попечителей сирот и взаимопомощи” содержит все фермы рабо­чих сионистов и наши в Виворке. Нам удалось открыть две дополнительные фермы, и мы можем там покупать и переправлять сюда продукты.

При всем хитроумном планировании, которым славятся немцы, они допускают серьезнейшую ошибку. В гетто оказались тысячи строителей, ремесленников, портных, инженеров и так далее. Если бы немцы использовали их по назначению, то получили бы неоценимую помощь для своих во­енных нужд. Не было никакого смысла создавать батальоны принудительного труда. Плотников посылают делать щетки, а врачей — рыть окопы и строить взлетные площадки (для нападения на Россию?). Такая нелепость наводит меня на мысль, что: а) Немцы сами не очень-то знают. зачем они свозят евреев в Польшу, и б) ,,Окончатель­ное решение” по еврейскому вопросу еще не при­нято.

Александр Брандель

Зимой сорокового года и весной сорок первого Вольф Брандель работал на ферме, расположенной севернее Варшавы возле деревни Виворк.

Всякий раз, отправляя молоко и другие про­дукты в гетто, работники фермы посылали род­ным и близким письма. Вольф писал маме, папе и Стефану Бронскому, который к нему очень привязался. А еще он писал Рахель Бронской.

Дорогая Рахель,

Здесь на ферме все совсем не так, как в гет­то. Другой мир. Нас тут семнадцать девушек и тридцать парней. Я почти самый младший. Живем в общежитиях (девушки отдельно, парни отдельно).

Толек Альтерман, побывавший в Палестине, дер­жит нас в ежовых рукавицах. Чуть ли не каждый вечер читает нам лекции о сионизме в действии. Кругом развешаны призывы отправлять больше мо­лока и свежих овощей детям в приюты. Работаем очень тяжело. Я — на дойке коров. Противная ра­бота. В остальном мне все нравится, даже Толек. Если бы ему еще постричься...

Ты будешь мне писать? Твоя мама может пере­давать письма Сусанне Геллер, и они попадут ко мне. И Стефану, пожалуйста, скажи, чтоб писал.

Твой искренний друг

Вольф.

Дорогой Вольф,

Очень обрадовалась твоему письму. Буду пи­сать тебе часто. Стефан учится (ты сам знаешь, где и чему) и хорошо успевает. Скучает по те­бе. Он тобой восхищается. А я рада за тебя, ра­да, что ты не здесь, — сам понимаешь, в каком смысле.

С наилучшими пожеланиями

Рахель.

Дорогая Рахель,

Теперь я уже лучше дою, но зимой главная ра­бота в свинарнике, и я попросился туда. Только смотри, никому не рассказывай, что мы выращи­ваем свиней. Раввины взвоют, если об этом узна­ют [46] Евреям свинину употреблять в пищу запрещено. . А что же нам делать при такой нехватке мяса? Уверен, что Бог все равно впустит приют­ских детей на небо.

Вечером здесь — красота. Есть у нас и нечто вроде комнаты отдыха. Там мы собираемся, об­суждаем всякие дела фермы — как распределить работу, какая у нас производительность труда. Потом Толек читает лекцию, а потом мы делаем, что хотим: слушаем музыку, занимаемся, читаем, играем в шахматы и в другие игры (по шахматам я чемпион). Перед сном поем песни бетарцев в Палестине, танцуем хору. Мы здесь даже не но­сим нарукавных повязок со щитом Давида. Толь­ко когда идем в деревню. Пожалуйста, пиши мне.