Леон Юрис - Милая , 18

Леопольд также участвовал в строительстве крематория после того, как трупы перестали сжигать в открытых ямах. Когда санки прибывают в крематорий, трупы выкладывают на стол, вырывают золотые зубы, вскрывают и выпускают кровь через дренажную трубку, чтобы проверить, не были ли кем-то проглочены драгоценности. Затем трупы перевозят в соседнюю комнату и закладывают в одну из пяти печей, которые вмещают по пять-семь трупов за раз... Если руки или ноги торчат из печи, их обрубают. Сжигание занимает несколько минут. С другой стороны печи выгребают кости. В бинокль я разглядел груды костей. Некоторые — высотой в двухэтажный дом. Леопольд сказал мне, что, когда он недавно ходил чинить печи, уже были установлены машины для перемалывания костей. Эта костяная мука отправляется в Германию для удобрения полей.

* * *

У Кристофера де Монти началась неукротимая рвота. Его выворачивало наизнанку от боли и отвращения к себе.

— Боже мой! Что я наделал! — стонал он. — Я Иуда! Иуда!

Братья евреи!

Не ходите на Умшлагплац регистрироваться на депортацию!

Эшелоны отправляются в лагерь смерти, расположенный возле деревни Треблинка!

Прячьте детей!

Оказывайте сопротивление!

Призываем вас к восстанию!

Присоединяйтесь к нам!

* * *

Из дневника

О, Господи , зачем ты покинул нас! Как могут люди дойти до таких зверств! Мы в последнем кругу ада , и нас поглотила тьма. За всю историю гонений на наш народ ничего подобного еще не было.

Александр Брандель

После того, как стало ясно истинное назначение лагерей, различные еврейские группировки немедленно объединились. Шимон Эден с рабочими сионистами еще раньше пришли к соглашению с Андреем и бетарцами. Теперь под знамена Еврейской боевой организации встали и коммунисты, и отдельные религиозные группы, и люди, не входившие прежде ни в какую организацию. Согласились объединиться и ревизионисты — при условии сохранения некоторой свободы действий. Шимон Эден был назначен командующим, Андрей — его заместителем, несколько коммунистов — ответственными за деятельность вне стен гетто. Хотя в гетто они особой силы не представляли, на арийской стороне у них, благодаря польским коммунистам, было больше связей, чем у всех прочих. Вольф Брандель был направлен в район фабричного комбината по производству щеток для организации боевых отрядов среди рабочих.

На вооружении Еврейской боевой организации было шестьдесят пистолетов, тридцать четыре винтовки и единственный ручной пулемет. Оружие было настолько разных калибров и марок, что на каждого приходилось не более полудюжины патронов. Этот крошечный арсенал подкреплялся тысячами самодельных бомб и гранат, сделанных из водопроводных труб и усовершенствованных химиком Юлием Шлосбергом в подвале дома 18 по улице Милой.

Личный состав насчитывал пятьсот шестьдесят молодых мужчин и женщин, в основном в возрасте до двадцати лет, не имевших никакой военной подготовки.

Из дневника

Призыв к восстанию был не более чем глас вопиющего в пустыне. Да и как было людям на него откликнуться? Восстать с пустыми руками? Разве они могут надеяться на помощь извне? Дойдя до последней степени цинизма, нацисты называют уничтожение людей ”процедурой специальной обработки ”. Люди так цепляются за жизнь, что не разрешают себе поверить в существование лагеря смерти в Треблинке. Еврейская полиция и Еврейский Совет сразу же срывают со стен плакаты подпольщиков. Кенкарты, проштампованные припиской к фабрикам принудительного труда, все еще считаются чуть ли не охранной грамотой на жизнь.

Просто диву даешься, как люди покорно принимают жизнь, которая хуже смерти. Даже самые разложившиеся общества в прошлые исторические эпохи понимали, что не только рабам — и животным нужно обеспечивать некоторый минимум, чтобы они могли работать. Немцы, пожалуй, даже ввели новшество, превратив всю Польшу в сплошной лагерь принудительного труда, и при наличии миллионов лишних рабочих, у которых нет других средств к существованию, идет зверская конкуренция за право стать рабом.

Рабы на комбинатах доктора Кенига изолированы от своих семей, пронумерованы, их клеймят и бьют, как скотину. Они работают в тяжелейших условиях по шестнадцать-восемнадцать часов в день. Зимой помещения почти не отапливаются, не проветриваются, едва освещаются. Ни человеческих условий, ни человеческих прав. Люди до того запуганы, до того забиты и голодны, что борьба между ними самими за кусок хлеба — это тоже борьба за жизнь. Спят они в сараях, не пригодных даже под свинарники. Во все эпохи рабы мечтали о свободе, которая несет избавление. Здесь же альтернатива одна: смерть. Малейшая нерадивость в работе, будь то в знак протеста или по недомоганию, означает немедленное уничтожение и замену следующим на очереди из тех, кто дерется за право стать рабом.

Вторую неделю длится ”большая акция ”. Вчера на Умшлагплаце добровольцев не оказалось. Полиция с бригадой ” соловьев ” окружила щеточную фабрику Кенига и отобрала для депортации половину рабочих. Сегодня Еврейский Совет призвал добровольцев занять освободившиеся места. Предложение превысило спрос! Конечно, эта новая хитрость немцев сработала ненадолго, но просто уму непостижимо, насколько люди стремятся быть обманутыми.

Натан-придурок стоит возле регистрационного центра на Умшлагплаце и пророчит, что во всей Варшаве он один останется в живых.

Вот что он поет:

Добряки германцы, право ,

На себя берут расходы.

Что ни день — у нас облава ,

Чтоб работу дать народу!

Александр Брандель

* * *

На девятый день ”большой акции” Александр Брандель пришел в здание еврейской полиции напротив Еврейского Совета на углу Заменгоф и Гусиной. Визит Бранделя смутил полицейских, которые вот уже года два как держали все гетто в страхе. Он был взъерошен еще больше, чем обычно. Его тщедушная фигура, разумеется, не внушала страха, и тем не менее они его боялись. Он был одним из тех немногих, кого они не трогали, так как это могло им дорого обойтись. А боялись они его спокойствия.

Он сказал, что ему нужен Петр Варсинский.

Варсинский, чья ненависть к евреям была общеизвестна, тоже побаивался Александра Бранделя. У Варсинского на нервной почве руки всегда чесались и были покрыты красными пятнами. При виде Алекса он начал расчесывать их до крови.

— Что вам здесь нужно? — прорычал он.

— Я хочу попасть внутрь селекционного пункта на Умшлагплаце и разместить вокруг него десять моих медсестер.