Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

xxv Здесь бы автору следовало разъяснить суть своей претензии — чего и кем незнание? Норвежцы знали не меньше русских, и в кочах на Шпицберген ни те, ни другие не плавали, а плавали в высокобортных судах — русские именовали их лодьями. В сибирских же кочах в самом деле приходилось плавать прибрежно. См. [Овсянников О. В., Ясински].

Литература об этом мысе (либо перешейке) необозрима и, на мой взгляд, малоосмысленна, поскольку пишущие не ставят вопроса — был ли это один и тот же природный объект или разные, и сохранился ли он до наших дней или растаял. Он гулял с карты на карту, исчезал и появлялся вновь. Мы видим его, например, на врезке задней обложки и перед текстом Очерка 5.

Главных свойств этого Носа в старинных текстах значится три: 1) его иногда можно обойти, а чаще нельзя; 2) у него есть перешеек, с которого видно сразу два моря; 3) перешеек можно пересечь за один день. Литературу см. в работах [Ефимов; Полевой, 1981, 1993, 1997; Бурыкин].

Одни видели в нем соединение Азии с Америкой (формально задачей Первой Камчатской экспедиции было проверить это), другие — Камчатский перешеек, третьи — не перешеек, а мыс, который должен был обогнуть Дежнев. На картах его помещали то на месте Шелагского, то Рыркайпия (Шмидта), то Сердце-Камня, то даже в Тихом океане.

На карте Делиля (см. врезку на задней обложке) этот объект как будто замещает отсутствующую Камчатку, которая незадолго до издания карты была открыта Владимиром Атласовым (или, лет за сорок пять до Атласова, Михаилом Стадухиным — полагает Бурыкин). Видимо, отсюда пошло забавное обыкновение видеть искомый Нос в Камчатском перешейке, разбираемое у Бурыкина. Ширина камчатского перешейка равна девяноста километрам, его не перейти его «одним днем».

Фрагмент карты Сибири конца XVII века. На восток от устья Колымы протянулся далеко на север, за 75°, мыс Eis Capo, он же Svetoi nos. он же Promontorium sacra, с островами. Его населяют заносцы (Isanosci), т. е. жители Заносья

Чукотка на английской карте 1776 года. Мыс Tschukotskoi Nos показан под 75°. он — (а не мыс Дежнева) самый восточный, простерт на северо-восток, и его обходит на карте путь Дежнева

Ограничимся здесь только тем, что может относиться к арктическим берегам. Узкого перешейка, какой можно пересечь в 1–2 дня, на них нет, разве что узкие низменные места вытянутых мысов — Шелагского и Дежнева. Кто, однако, мог пересекать их, да еще отмечать это в текстах? И зачем? Затем, что льды могут не пустить по морю, а ехать надо. К Дежневу это никак не относится, поскольку его «носило неволею», зато вопрос может касаться других первопроходцев, более поздних.

Кстати, только в связи с ними «Необходимый нос» в старинных текстах и упоминается. Поиск этих неизвестных мореходов почти не ведется, так как их принято рассматривать бледными тенями Дежнева, всего лишь повторявшими уже якобы достигнутое. Иногда сведения о них даже описывают как воспоминания о походе Дежнева [Ципоруха, с. 253–256].

Ныне указанные мысы можно обогнуть, но в века LIA было не так. Не Шелагский ли мыс пересек Тарас Стадухин (вероятный брат знаменитого первопроходца) посуху, не сумев обогнуть его по морю, но стремясь к корге за мысом Аачим? Тогда карта на с. 127 обретает новый смысл: преграда в начале XIX века была на месте мыса Шелагского. На более старых она лежит восточнее.

Мыс, который то нельзя обойти морем, то можно, видимо был ледяным, порою становясь перешейком между сушей и многолетним льдом. Здесь следует обратить внимание на тот мыс, что есть на всех старых картах, но которого нет на нынешних: именно он прежде существовал, а затем растаял. Кстати, только он и мог быть описан как направленный «промеж сивер на полуношник». Тогда слова становятся ясными: среди всех сиверных направлений Нос выделяется полуночным.

Вспомним теперь, что Федот Попов и спасшиеся с ним люди после потери кочей поселились «край моря». Пленный сообщил это Стадухину, находясь на морском берегу, говорили они оба только про события на оном, так что «краем моря» называли явно не берег. Судя по тому, что рассказ пленников побудил Стадухина отказаться от дальнейшего похода, идти далее смысла (или даже возможности) не было. Вспомним еще, что М. Стадухин пребывал у входа в пролив Лонга, в годы LIA едва ли проходимый, что обсуждаемый нами «Нос» в донесениях иногда называли Ледяным — и станет ясно, что «край моря» мог означать конец открытой воды, за которым уже шли сплошные нетаявшие ледяные поля.

Перешеек Шелагского п-ва (фото Ф. А. Романенко. 2001 г.).

7 км ровной тундры, уклон пути к речке Униенвеем (см. карту на с. 135) около 3°. Перевал на высоте ок. 60 м, с него видны «два моря», и с одного на другое можно перейти за день, как и гласят отписки первопроходцев

Если так, то получался перешеек между двумя морями, каковой и могли, видимо, в конце теплого лета переходить в один день, при этом с перевала, как написано, видели сразу два моря. Одно называли (как до нас дошло) Ленским или Колымским, что естественно, а другое Амурским [Бурыкин, с. 307]. Последнее странно: в тех текстах, где речь может идти об Арктике, ничего амурского быть не должно. Вернее, что произошла замена чего-то созвучного. Например, информатор мог иметь в виду единственную крупную реку восточной Чукотки Амгуэму (название недавнее), по-чукотски именуемую Омваам. По-видимому, в особо теплое лето пролив открывался, то есть перешеек обращался в мыс, но прямых сведений об этом нет. Есть лишь косвенные данные (его обычно рисовали мысом и именовали Носом, за ним располагали Заносье), но они могли относиться и к более ранним временам, до LIA.

Другой мыс-перешеек с рекой и удобным волоком виден у м. Дежнева (см. карту на с. 141). Наконец, на всех картах (а их много) исток Анадыря лежит так далеко на востоке, что искать волок на него с реки арктического бассейна никому в голову не придет. (Видимо, пути были профессиональной тайной.) Эти карты использовал и Миллер, строя свою версию. Время, «когда вещи дают сдачи», настало позже, с появлением подробных карт. Однако сказка не умерла, ибо оказалось, что русское общество нуждалось и нуждается в том, что науковед Бруно Латур назвал: «замещение истинного содержания объекта функциями общества» [Латур, 2003].

Новую коргу указала Курбату Иванову пленница-чукчанка, а не Дежнев, но по пути Курбат пользовался чьими-то «становьями» — то ли чукотскими, то ли дежневскими. А значит, там мог, в принцине, бывать и Дежнев.