Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

«многочисленные развалины весьма древних избушек на северном побережье свидетельствуют о присутствии в этих местах русских людей задолго до путешествий, от которых остались рукописные отчёты и памятники» [Косой, с. 133],

не подумал обследовать увиденную его экспедицией старинную избушку в бухте Петровской. Она могла быть той самой, где зимовали наши герои, и мы бы сейчас избежали многих споров.

Самый ценный из тех утраченных предметов, о которых мы хоть что-то знаем, это полуметровый жезл с тяжёлым дециметровым шаром и декоративными кольцевыми вырезами. По описанию, это в точности атаманская булава , только изготовленная из северного материала. Достаточно глянуть на казачьи булавы в музеях, на портреты с булавами (один приведен здесь), на фотоснимки столетней давности, где казачьи атаманы восседают с булавами (напр., АР-1, с. 377).

Окладников вполне мог, услыхав от старпома «Якутии» про неё, обсудить, что это такое, но не сделал этого, а написал лишь, что это был, видимо, томар , то есть стрела с тупым наконечником для охоты на пушных зверьков. Это неправда. Свердлов, описав жезл, тоже заключил, что

«это была не стрела-томар, как посчитал А. П. Окладников, ибо ни вес, ни размер, ни материал шара этому не соответствуют. Возможно, что в данном случае учёные потеряли весьма значительную находку» [Свердлов, 2001, с. 39].

Это верно, и обладателя булавы легко увязать с богатыми вещами:

«Если же к названным предметам добавить… ремень из тонкой кожи и серебряные с позолотой пуговицы, то можно предположить, что в заливе Симса находилось лицо довольно знатное.

Маловероятно, чтобы обычные торговцы и промысловики носили такие наперсные кресты и имели столь изысканные вещи» (там же, с. 44).

Более на данную тему у Свердлова речи нет. Его и Окладникова легко понять: казачий атам н не вписывается в их версию ПСФ (северный путь.) В личной беседе со мно Свердлов отказался видеть в этом жезле булаву, так как известные музейные булавы — не деревянные и не сибирские. Но сам никакой мысли о жезле не предложил, а какая-то нужна. Попробую ее обозначить.

Иван Выговский (гетман в 1657–1659 гг.) с булавой

В те годы на севере Сибири служили стрельцы и казаки, они были во всём равны, но лишь у казаков имелся чин атамана, причем «атаман… мог ведать подразделением всего в несколько десятков человек» (.Никитин Н. И. Первый век казачества Сибири // Военно-историч. ж., 1991, № 1). Однако звался он так, как у казаков юга Сибири и собственно России звался большой начальник, и чтобы отличить себя от сотника (как стрелецкого, так и казачьего), наш герой мог обзавестись самодельной булавой. Это могло быть важно ему для укрепления положения среди окружавших.

Интересно, как наши герои всё же приплыли к местам таймырских находок — южным путем или северным? Ведь в начале в XVII века никому уже не удавалось обогнуть Ямал (что в XVI веке удавалось многим), так что едва ли можно допустить, что в это время или чуть позже некий коч мог обогнуть огромный Таймыр. Тот, кто заявляет, что возможность обогнуть мыс Челюскин в самом деле была, должен её хоть как-то обосновать, чего никто не делает.

Первый же учёный, описавший находки (то был уже известный нам этнограф Борис Долгих), прямо поставил, пусть в иных терминах, вопрос о пути:

«путешественники огибали Таймыр, плывя или с запада на восток или с востока на запад. При первом предположении они могли плыть прямо из Белого моря, Холмогор или Пустозерска, или даже Колы, и могли плыть из устья Енисея. Второе направление допускает возможность плавания либо из устья Лены, либо из устья Хатанги, куда путешественники могли попасть с того же Енисея южнотаймырским водным путём» [Долгих, 1943, с. 220].

Простим автору, далёкому от морского дела, безумную идею прямого плаванья в коче (назначенном плавать близ берега) из Колы в море Лаптевых. Лучше давайте запомним, что южный путь мыслим двумя способами — из Енисея реками Южного Таймыра и из Лены прямо морем. Читаем дальше:

«Наличие значительного количества нереализованных товаров, по нашему мнению, исключает предположение о плавании из устья Лены» «На восточное побережье Таймыра легче всего было попасть из устья Хатанги. Но торговым людям, уже находящимся в устье Хатанги, совершенно незачем было плыть в пустынный район у мыса Челюскина…. Район устья Хатанги скорее мог быть целью для судна, огибавшего Таймыр с запада, но никак не исходной точкой для торговой экспедиции, отправившейся в направлении к мысу Челюскина». «Целью этого плавания, повидимому, был район устьев Хатанги и Анабара, где можно было рассчитывать сбыть товар местному населению (в том числе и многочисленным на севере Сибири XVII столетия русским промышленным людям)».

Да, так писать было можно, поскольку тогда, до раскопок Окладникова, не было ещё ясно, что главным товаром на кочах был мех (см. Прилож. 2).Остальные вещи: несколько новых медных котлов и оловянных тарелок, дешёвых перстней и бус — всего лишь обменный фонд , потребный для нужд самого плавания. Кроме пушнины, в мелком товарном количестве найдены только железные швейные иглы и дешёвые бусы. Сбыть русским было по сути нечего.

Но посмотрим, что у Долгих дальше.

«Плавание вокруг Таймыра, по сравнению с южнотаймырским водным путем, имело для торговых людей… то преимущество, что избавляло их от вымогательства служилых людей на таможенных заставах. Но для того, чтобы попасть на Енисей, торговые люди всё равно должны были пройти мангазейскую заставу».

Из этого странного суждения (будто, заплатив на одной заставе, можно пройти остальные бесплатно) Долгих сделал свой решающий вывод:

«у лиц, вышедших на Енисей из Мангазеи, этого стимула для обхода Таймыра с севера быть не могло, Но зато этот стимул был весьма существенным для судна, отправившегося из… Европейской России. Наиболее вероятным кажется предположение, что торговые люди, потерпевшие аварию около о. Фаддея, плыли прямо из… Европейской России в обход всяких застав».

Но ничего, даже отдаленно похожего на это плавание, никто никогда не совершал, так что нужно было привести хоть какое-то суждение в пользу его возможности. Вот и оно:

«Есть много свидетельств, что русские поморы XVII столетия были прекрасными мореходами, для которых, например, морское путешествие в устье Оби было обычным делом. Весьма вероятно, что наиболее смелые из них плавали и дальше на восток — в Енисейский залив. Находки на о. Фаддея и на берегу залива Симса говорят о том, что отдельные морские путешествия русских мореходов XVII столетия простирались даже дальше Енисея — в обход Таймыра — к устьям Хатанги и, возможно, других якутских рек» (с. 220–222).