Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Словом, отряд в залив Фаддея попасть по рекам мог. Не зная про полуостров Челюскин и про LIA, не зная своей истинной широты и, разумеется, долготы, путники могли рассчитывать сравнительно легко пройти отсюда к устью Пясины, а затем Енисея (снова глянем на карту Ремезова; о лодках см. Прилож. 5).Но тут их ждал удар: берег уходил далеко на север, а море севернее островов Фаддея не таяло, и плыть было некуда. Дальнейшее известно.

Чем не версия? Пусть она и сомнительна (сочетает трудновыполнимые задачи), но она возможна (не противоречит ни одному известному факту), тогда как северный путь невозможен (противоречит надёжным фактам). И главное: если какие-то люди в XVII веке действительно возвратились с северного Таймыра на южный (см. п. 5), то это почти наверняка значит, что они знали путь. Ведь волоки бывают найдены летом знатоками местности в ходе многолетних поисков, а не погибающими, притом зимой и в полярную ночь.

Но если версия возможна, то порождает и вопросы.

Был ли вообще у наших героев коч? Никаких сведений о нём мы не имеем (небольшой чугунный шкив, через который, видимо, подымали парус, годился и для лодки, а иных остатков снастей нет). Были ли среди них опытные мореходы? Ведь так принято считать лишь потому, что путники там оказались и у них были компасы.

Собирались ли они, попав в море Лаптевых, плыть дальше (на север либо на запад) или, увидав безнадёжную ледовую обстановку, сразу решили возвращаться? Избушка построена явно летняя: стены тонкие и шатучие (Окладниковым найдены две подпорки), без конопатки и, видимо, без навесной двери.

Место её удачно выбрано для разведки будущего пути, но и только. Вернее всего, построив избушку, люди совершили в лодке разведку к западу (увидели там залив, а не пролив), сплавали на север (обнаружили вечные льды) и решили уходить на юг. Где-то в стороне от избушки заготовили мясо и жир (разделка туш на месте добычи довольно обычна) и ушли, забрав припасы и оружие. Оставили троих на людоедство и голодную смерть.

Всё это легко читается по находкам, но людоеды нам не нужны, это непатриотично. А политический заказ 1948 года был исконно патриотическим, причём патриотизм быстро перерастал в шовинизм.

«История — это политика, опрокинутая в прошлое» (В. И. Ленин). В 1948 году началась «борьба с космополитизмом», то есть возвеличение русского народа в ущерб иным (прежде всего — евреям, которых гнали отовсюду и громили как «безродных космополитов»; многих, уже отсидевших по приговорам 1930-х годов, отправляли в тюрьмы и лагеря снова). Начальство всех мастей и уровней спешило подтвердить свою верность правителю, пресса и литература наполнились «артамоновскими велосипедами» [35] Основой легенды о велосипеде Артамонова послужила весьма сомнительная патриотическая фраза («Мастеровой Уральских заводов Артамонов в 1801 году во время коронации бегал на изобретённом им велосипеде; за это изобретение Александром I ему была дарована свобода от крепостной зависимости со всем потомством») в старинном справочнике (Кривощёков И. Я. Словарь Верхотурского уезда Пермской губернии. Пермь, 1910, с. 76). На ней была постепенно выстроена героическая биография умельца, хотя фактически не было известно ни его имя, ни даже завод. Затем был предъявлен и велосипед, изготовленный, как оказалось позже, из металла конца XIX века. Подробнее см.: ВИЕТ, 1989, № 1. , поэтому «открытие мыса Челюскин русскими поморами» оказалось как нельзя кстати. Естественно, что сверху Окладникова торопили и даже карать за марризм не стали.

Сборник ИПРАМ, где Окладников был основным редактором и автором, вышел в свет в 1951 году, в самый разгар кампании. Тема русского превосходства развёрнута там открыто: предисловие прямо связало таймырскую находку с известной речью Сталина о превосходстве русского народа (1945 г.), с которой волна официального шовинизма началась. Ограничусь одной цитатой — в предисловии к сборнику сказано (с. 4), что таймырские находки

«подчёркивают то глубокое прогрессивное влияние, которое оказывали русские, проникавшие в глубь Севера, на коренное местное население».

Разумеется, из того факта, что горстка русских (о туземцах ПСФ принято молчать) погибла вдали от «коренного местного населения», ещё не следует ничего о «прогрессивном влиянии», однако призыв Окладникова писавшими об Арктике был подхвачен. Возьмем хотя бы книгу Василия Скалона, о которой уже была речь в Очерке 1. Книжку Окладникова 1948 года он упоминал.

Труд Скалона хоть и циничен, но всё-таки весьма полезен — списком литературы, которая притом вся или почти вся просмотрена автором. Говоря о мореходах близ Таймыра, Скалой смело развил идею превосходства русских, для чего взялся унизить великого Норденшельда, а затем даже восславил политику самоизоляции, известную ныне как «железный занавес».

Это не стоило бы теперь упоминания, если бы касалось только находок у мыса Фаддея, но Скалой, покончив с Норденшельдом, сформулировал свою главную посылку, ради которой написано остальное:

«в Арктику русские люди шли менее всего как завоеватели», так как «на этом пути не встречалось населения, в борьбе с которым необходимо было применение организованной воинской силы» [Скалой, 1951, с. 35].

Не стану описывать жестокую двухсотлетнюю войну России с населением Арктики, породившую самые разные формы рабства, местами доходившую до истребления местного населения. Желающим узнать реальную обстановку могу предложить, среди прочего, две недавно переизданные книги историка Сибири Петра Буцинского, одна из которых цитирована выше (п. 3) и в Очерке 1. Сам Пётр Никитич сочувствовал русскому завоеванию и отнюдь не подбирал данных о русских зверствах, но приводимый им материал страшен и заставляет вспомнить зверства испанских конкистадоров. Подробнее см. статью «Характер освоения Сибири русскими» [4–11].

К счастью, и там, и тут зверства ушли в прошлое, однако тот факт, что об этом у нас не пишут (а «у них» пишут), ведёт к процветанию патриотической лжи, она же базируется, в основном, на «исследованиях» в духе Окладникова — Скалона, хотя сами те публикации давно забыты едва ли не всеми. О сути таймырской эпопеи Скалой сказал мало, но внушительно:

«Опубликованные результаты исследований на восточном побережье Таймыра с несомненностью показали, что в XVII веке русские суда огибали Таймыр». И далее: «Теперь мы знаем, что… с древнейших времён Таймыр перестал быть преградой для русского землепроходца-моряка» [Скалой, 1951, с. 30, 32].

Как видим, пропавший коч (или два) породил фантазию не только о нём, но и о привычных плаваниях поморов. И она тут же была усвоена, уже как факт. В частности, один из патриотов вспомнил, как лейтенант Дмитрий Овцын, герой ВСЭ, писал в середине XVIII века, что он в устье Енисея