Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

«в Сибири не было установленных училищ или семинарий до 1743 г., несмотря на желания, повеления, напоминания Петра Великого и на духовный регламент, требовавший установления семинарий. Мы не хотели бы грешить против памяти архипастырей, но нельзя не указать на причину холодности их к заведению семинарий; она скрывалась в статье самого регламента, требовавшего, чтобы учащихся содержать на счёт монастырей и церквей достаточных, а учителей содержать самим архиереям, на счёт своих доходов» [Словцов, с. 193].

Что и говорить, удивительно, как могли архиереи, распевая о просвещении, несомом Церковью, не нанять ни одного по всей Сибири учителя, но для нашей темы важнее другое: распоряжения Петра о сибирских (и не только) школах не были им поддержаны там ни одним рублём финансирования. Вспомнив, что так же он сгонял людей на свои любимые стройки, можно понять, в чём состоял дух Петра , двигавший, как говорили, Великой экспедицией, о которой будет речь в Очерке 4. Её, как мы там увидим, тоже «финансировали» словами — призывами и угрозами.

Школьным делом командовал после Прутской катастрофы тот же Скорняков-Писарев, и школьники разбегались. Ему же Пётр поручил создать, а впоследствии и возглавить Морскую академию в Петербурге, но и там ученики разбегались. Однако царь, вообще-то прекрасно умевший подбирать руководителей, в данном случае жестоко ошибся дважды подряд (с Матвеевым и Писаревым). Второго он ставил, тем не менее, во главе всё новых затей: то — Сената (грандиозный скандал с Шафировым), то — Ладожского канала (десятки, если не сотня, тысяч погибших, а дело завалено). Наконец, терпение монарха лопнуло, и любимец был наказан (в частности, исключён из гвардии), но вскоре царь остыл, так что Писарев получил чин армейского генерала и был возвращён ко двору. Он даже нёс гроб с телом Петра, о чём не уставал напоминать в ссылке, где отчаянно враждовал с моряками — героями Очерка 4.

Век всякой империи недолог (несколько веков), а иногда совсем краток (несколько десятилетий), причем её распад нередко ведёт к смене цивилизации. Тут от теории исторических факторов, изложенной Нефёдовым (и служащей обоснованием идеи вестернизации России), надо бы перейти к теории смены цивилизаций (их по-разному высказали Арнольд Тойнби, Фернан Бродель и Лев Гумилев). Такой экскурс может избавить Ю. Л. Латынину от опасений, что Швеция могла бы ныне хозяйничать в Сибири, но это лежит в стороне от нашей темы.

Замечу лишь, что, копируя черты стареющей Турции, Пётр реально вёл Россию в исторический тупик, но он же, давая им формы и названия молодых западных учреждений, указывал возможные пути в будущее. В частности, Великая Северная экспедиция, о которой будет речь в Очерке 4, хоть и являет ясную параллель с Великой Западной экспедицией китайцев, едва ли была бы возможна, если бы военный флот России не был по форме и технике западным.

Как мне представляется, молодая Россия убедилась (вне зависимости от того, насколько убедился Пётр), что стареющая Турция ей пока не по зубам, а вестернизация дала уже всё, что можно взять при данном правителе, и обратилась на Дальний Восток. Если бы не страшный ущерб, нанесённый восточной политике безумной ликвидацией Гагарина и Ельчина, если бы не безумный поход на стареющую Персию, то Россия могла бы выйти в Тихий океан ещё при Петре I, а так впервые вышла при Петре II, всерьёз же при Анне Иоанновне, что мы узнаем в Очерке 4. И здесь опять верен вывод Милюкова: страна развивалась сама по себе, а действия Петра I её тормозили.

Взгляд на деятельность Петра приводит к печальной мысли о нашем положении нынешнем. Ведь основная масса восхвалений Петра построена на благостном пересказе его указов и манифестов, а не на фактическом анализе документов о ходе и итогах его правления. Столь же легкомысленное отношение общества к истории мы увидим при описании ВСЭ (Очерк 4) и экспедиции Семёна Дежнёва (Очерк 5). Согласитесь: если даже насчёт столь давних и довольно-таки частных событий, как экспедиции, страсти и пристрастия подавляют желание исследовать суть дела, то нечего ожидать такого желания касательно событий эпохальных и, тем более, недавних.

Но вот что странно и поначалу необъяснимо: если империя Петра в самом деле создана больным сумасбродом без всякого плана и зачастую вопреки логике исторического развития, то почему она не распалась с его смертью? Ведь распались же сразу по смерти основателей, куда более здоровых душевно, империи Александра Македонского и Карла Великого. Почему?

Да именно потому, что не в Петре суть петровских реформ (это становится ясно, хоть и не сразу, по прочтении Милюкова). Российская империя складывалась веками, проходя положенные империям стадии развития, и Пётр всего лишь резко усилил одни её стороны (администрацию, флот, военную промышленность), грубо подавив другие (культуру, торговлю, крестьянское хозяйство). Этот перекос развития бытует поныне и уже начал губить Россию, ибо эпоха господства военной силы прошла.

В отличие от Александра Македонского и Карла Великого, Пётр очень мало завоевал (см. Прилож. 6),и в этом, вопреки его желаниям, оказалось спасение России, так как областей, открыто желавших отделиться, почти не было.

Основная часть империи (как географически, так и управлечески) была чем-то целостным ещё до Петра, притом в глубоком смысле термина целостность. В том смысле, что «не части (заранее существующие) складываются в целое, а, наоборот, целое создаётся путём направленного формирования своих частей» [4–12]. В подтверждение сказанного, в Очерке 4 мы увидим нечто, казалось бы, невозможное: сильные люди совершают подвиги в условиях, когда надо бы разбежаться и более слабые разбегаются. Очевидно, что герои ощущают себя частями целого (и являются таковыми), и это целое — государство.

Что уже имелось в нём до Петра, что создано в нём волей Петра, что помимо неё, а что вопреки ей — это другой вопрос. На мой взгляд, Россия переживала тогда исторический взлёт сама по себе, а Пётр ощутил его, возглавил и, думая, что направляет, мешал ему, как мог (поздний особенно). Похожее видится мне при Сталине (при нём взлёт завершался, а завершился выходом в космос при Хрущёве), при позднем Сталине особенно.

Наконец, заметим, что героям Очерка 4 пришлось покорять льды при трёх правительницах (Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна и Елизавета), приспосабливая свои дела и помыслы к частым и странным колыханиям большой политики. А подарил России «женское царство» с колыханиями тот же Пётр, оставив Россию без законного правителя и даже без пути его законного поиска [69] В 1722 г. Пётр издал «Устав о наследии престола», где объявил только себя вольным назначать себе наследника. Е. В. Пчелов назвал причиной этого акта угасание мужской линии Романовых [Пчелов, 2013], а вовсе не заботу о качестве правителя. . Оставил не потому, что умер неожиданно (умирая долго и мучительно, он делал распоряжения — в частности, приказал освободить всех заключённых, думая, очевидно, загладить свои грехи перед Богом), а потому, что не озаботился ранее о младшем соратнике. Такового надо было не только найти (это он, пожалуй, мог бы), но и воспитать, о чём Пётр не имел никакого представления.