Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Сверстников подбирал он себе лишь в качестве инструментов (что и отметил Ключевский), да и тех не берёг. В последние месяцы жизни, он, как шептали придворные и доносили дипломаты, хотел уничтожить самых близких:

«Французский посланник Кампредон писал в своем донесении, что Пётр… „сильно взволнован тем, что среди его домашних и слуг есть изменники. Поговаривают о полной немилости князя Меншикова и генерал-майора Мамонова, которому царь доверял почти безусловно. Говорят даже о царском секретаре Макарове, да и царица тоже побаивается. Её отношения к Монсу были известны всем… Всё общество напряжённо ждёт, что с ней будет“» [Анисимов, 1998, с. 39].

Что и говорить, один лишь слух о возможной опале Алексея Макарова, вот уже пятнадцатый год самого близкого к царю чиновника, говорил о гниении основ власти. Очень похоже на предсмертную попытку Сталина погубить Молотова, но Сталину было уже 73, Петру же всего 52 года.

А Иван Дмитриев-Мамонов был любимцем Петра вот уже 25-й год. Деловитый и храбрый, в политику он не лез настолько, что царь год назад позволил ему неслыханное — жениться на царевне Прасковье, младшей дочери давно умершего царя Ивана V, красивой, умной и обаятельной — взгляните на изумительный её портрет кисти злосчастного Ивана Никитина.

Теперь, в октябре 1724 года, она родила сына, ставшего, тем самым, вторым (после будущего Петра II) живым царевичем. Брак был морганатический, то есть без наследования прав, но царя это, как видим, не успокаивало. Тут он был даже прав — не в своей болезненной подозрительности, а в том, что при отсутствии законного наследника любой наследник становится приемлемым. Это самым трагическим образом показала до Петра I Великая Смута и после него — чехарда сомнительных цариц и царевичей.

Напомню всем известное: отец Петра II, несчастный Алексей, от прав на престол отрёкся, однако себя этим не спас, зато его сын, по сути лишённый прав отказом отца, стал императором Петром II. Почти излишне напоминать и то, что исконно бесправный сын Анны стал российским императором Петром III.

Петру I, в его аховом положении, надо бы как раз ухватиться за Дмитриева-Мамонова как за верного преемника, коего, надо полагать, Пётр для того и женил на царевне. Теперь тот выступал ещё с наследником-царевичем, то есть с надеждой спасти династию. (Кто мог знать, что и над этим малышом как бы висит проклятие Марины Мнишек [70] Согласно преданию, она перед гибелью прокляла весь род Романовых [4–11]. , что он не доживёт до шести лет?)

Ан нет, даже умирая, Пётр больше пугался получить соперника, нежели погрузить страну в череду дворцовых переворотов. Она, кстати, продолжалась сто лет, с января 1725 до декабря 1825 года, и вела её неизменно гвардия, созданная Петром. Только Николай I, отстранив её от дел охраны (он, православный царь, предпочёл доверить свою безопасность мусульманскому конвою, не имевшему связей с придворной элитой), прекратил дворцовые перевороты.

Нет, Пётр снова заспешил с браком Анны (ей уже шестнадцать): 8 ноября Моне арестован, 9-го допрошен царём, 10-го к Карлу Фридриху послан Остерман [Анисимов, 1998, с. 38], а 22 ноября уже подписан брачный контракт. В нём супруги и их дети лишались права на российский престол, однако Пётр оставил за собой (секретным актом) право призвать их будущего сына на царство. Странное действо со стороны тяжело больного царя, уже 10 лет именовавшего себя стариком, но Пётр ничего лучшего уже придумать не смог.

И вновь испугался, зачем-то стал тянуть с их свадьбой. Её сыграли уже после его смерти, наступившей 28 января 1725 года, а царевич, будущий Пётр III, родился нескоро, лишь в 1728 году, после чего Анна, милая и умная, проявила чисто русскую безалаберность (стала смотреть фейерверк, устроенный в честь рождения ею наследника, причём простудилась) и вскоре же умерла.

Некоторые историки полагали, что правила бы Анна Петровна лучше, чем Елизавета Петровна. Кто знает? Впрочем, до царства Елизаветы стране предстояло вытерпеть трёх правительниц и ещё больше претенденток. И самой Елизавете предстояло претерпеть долгие бесплодные брачные хороводы. Впоследствии она, не имея выбора, сделала безвольного племянника императором Петром III, что добило династию.

Всё это будет нескоро. Пока же отец имел на Елизавету странные виды: начал сватать её, 1 Клетнюю, французскому королю-мальчику Людовику XV. Уже не для спасения династии (для чего надобен супруг, коего можно оставить в России), а для утверждения России в качестве европейской державы. Поначалу переговоры шли вроде бы успешно, и вот, за 70 дней до её 12-летия,

«9 сентября 1721 г. в торжественной обстановке Пётр обрезал ножницами с платья Елизаветы маленькие белые крылышки, и „государыня цесаревна Елизавет Петровна“ была признана совершеннолетней» [Анисимов, 1986, с. 14].

Но зря царь-отец спешил: французский двор отказался признать её законной царевной — рождена-де до брака, да и мать её остзейская крестьянка.

В 4–11 говорилось, что династия Романовых начала агонизировать — именно как династия — с гибелью царевича Алексея и фактически была прекращена Екатериной II, когда она, по всей видимости, зачала наследника (Павла) вне законного брака (см. Прилож. 8).Суть дела не в физическом родстве, его смена лишь маркировала смену Екатериной II способа править (смена описана пунктирно тоже в 4–11). Смена повела к той известной из учебников и романов конструкции Российской империи, где правили помещики. Тот самый принцип, который едва проглянул в акте изгнания Челюскина из Морской академии, стал теперь одним из главных: мало служить, надо ещё «душами» владеть.

Что же касается влияния Петра I на династическую идею, то оно тоже было восточным в своей основе. Главной видится мне его попытка утвердить в России ту известную восточную практику, по которой царь был волен и жениться на наложницах, и казнить сыновей. Данная практика не прижилась в России, но акт убийства царевича всё же расколол общество: приверженцы Петра сочли акт разумным, утверждая, что царь спасал Россию, а противники, отвергая (ничего-де он не спасал, а тешил свой клинический садизм), волей-неволей утверждали сомнение в Петре как великом преобразователе. Сомневался, как полагаю, уже тот, кто положил на карту кочковатое стылое болото, мыс Петра.

Мыс Челюскин делит российскую Арктику на восточный и западный секторы, и в обоих плавать куда проще, чем перейти из одного в другой. Мало того, что мыс этот выдался далеко на север, но ещё на 60 километров дальше к северу лежит огромная Северная Земля. Вместе они перегородили океан, и пролив не в силах пропустить массы плавучих льдов, никогда толком не тающих. Куда бы ни гнал их ветер, пролив ими полон — совсем или почти. И это в наше время, при потеплении. А при Челюскине был в полной силе уже известный нам LIA — Малый ледниковый период.