Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Следовать указаниям нацистов учителей заставляли не только сверху. Слово, неосторожно сказанное в классе, могло повлечь за собой арест учителя. Однажды 38-летняя учительница из Рура рассказала классу шутку, которую, как она потом тут же поняла, можно было интерпретировать как критику режима; несмотря на ее просьбы не рассказывать об этом, один из учеников, имевший на нее зуб, рассказал обо всем своим родителям, а они сразу же сообщили в гестапо. Допросили не только учительницу, которая совсем не собиралась оскорблять государство, но и пятерых детей. Один из них сказал, что предыдущий учитель нравился им больше, и добавил, что это была не первая из рассказанных арестованной политических шуток. 20 января 1938 года она предстала перед Особым судом в Дюссельдорфе, ее признали виновной и велели заплатить штраф; было принято во внимание ее трехнедельное содержание под следствием. Ее уволили с работы еще несколько недель назад, когда эта история только началась. Вероятно, в повседневной школьной жизни, полной различных политических обязательств, страх доноса был очень велик. К учителям, находившимся под подозрением, часто приходили с проверкой, также сообщалось, что каждый учитель, старавшийся уменьшить все возрастающее нацистское влияние на образовательный процесс, «должен был думать над каждым словом, прежде чем сказать его, так как дети старых «партийных товарищей» всегда были рядом и могли донести» [665] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, II (1935), 203; Wilfried Breyvogel and Thomas Lohmann, «Schulalltag im Nationalsozialismus», in Peukert and Reulecke (eds.), Die Reihen fast geschlossen 199-221, at 215-16. .

Давление оказывалось в двух направлениях; детей, не говорящих «Хайль Гитлер», как от них требовалось, могли наказать; например, в одном случае, когда католические девушки приветствовали друг друга, говоря «H.u.S.n.w.K.», что, как узнала одна пронацистски настроенная девушка, означало «Heil und Sieg, nie wieder Krieg» («Приветствие и победа, пусть больше не будет войны»), началось настоящее полицейское расследование. Упор, который режим делал на физическую подготовку и военную дисциплину, сыграл на руку традиционалистам — любителям строгих нравов и только что оперившимся нацистам, работающим в школах. По мере того как систему образования стал пронизывать армейский дух, в школах стали все более распространяться телесные наказания. «На его уроках, — с восхищением писал директор об одном из своих учителей, — дует резкий ветер Пруссии, к которому не готовы хилые и ленивые ученики». Соответственно, детям, которые не могли встать в вертикальную стойку, не могли быстро среагировать и встать руки по швам, когда к ним обращались, или проявляли «слабость и мягкотелость», нацисты и сторонники строгой дисциплины из школьного руководства устраивали неприятности [666] Breyvogel and Lohmann, «Schulalltag», 216-18; примеры телесных наказаний см. в Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, II (1935), 208-9. .

Но и учителям приходилось выдерживать шквал критики от взрослых активистов нацистской партии на всех уровнях, начиная с самого Гитлера и заканчивая тем, что одна группа учителей назвала «тоном, полным презрения к профессии учителя, со стороны имперского руководителя молодежи Бальдура фон Ширака». Далее эти учителя говорили, что такое презрение привело к тому, «что никто больше не хочет браться за профессию учителя, потому что чиновники высшего ранга так к ней относятся и ее больше не уважают» [667] Broszat et al., Bayern I. 543 («Bericht NSLB, Kreis GarmischPartenkirchen, Gau München-Oberbayern», 2 июня 1938 г.); Trapp, Kölner Schulen, 39. . И это не было пустой жалобой. Еще более отталкивающей эту профессию делало то, что государство все время оставляло зарплаты на очень низком уровне, для того чтобы эти деньги можно было использовать на другие цели, например на вооружение. В маленьких сельских школах учителям было все сложнее сводить концы с концами, так как они были лишены таких традиционных источников дополнительного дохода, как работа с деревенскими документами, многие находили невозможной подработку в качестве церковного органиста или хормейстера во время нарастающего конфликта между Церковью и Партией [668] Broszat et al. (eds.), Bayern, II. 531-2. . Все больше учителей рано выходили на пенсию или переходили на другую работу. В 1936 году в начальных школах было 1335 никем не занятых мест; к 1938 году это количество выросло до примерно 3000, в то время как 2500 выпускников, заканчивающих ежегодно педагогические училища, было определенно недостаточно, чтобы удовлетворить потребность школ в 8000 новых учителей каждый год [669] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, II (1935), 205-12, и III (1936), 205 -7, возможно, с переоценкой масштаба оппозиции принципиальных учителей режиму. Другие уточнения о снижении численности учителей см. там же, VI (1939), 322-6. . В результате к 1938 году среднее количество учеников в классе выросло до 43 по сравнению с 37 в 1927 году, в то время как меньше одной четырнадцатой всех школьных учителей были моложе сорока лет [670] Официальную статистику, выдержки и комментарии см. там же, VI (1939), 319-20; .

Те из учителей, кто не стал менять работу, вскоре потеряли то воодушевление, с которым они встретили приход Третьего рейха. Их разочаровывало то, что образование становилось все более военизированным. Сообщалось, что некоторые учителя говорили: «Мы всего-навсего один из отделов Министерства обороны» [671] Там же, 1 (1934), 580. . Никого не приводили в восторг тренировочные лагеря, которые они должны были посещать [672] Там же, 111(1936), 190-2 . Все больше времени приходилось тратить на курсы подготовки офицеров и военную тренировку [673] Там же, VI (1939), 321. . Жизнь директоров и администрации в школах стала невыносима из-за нескончаемых правил и декретов, которые обрушивали на них самые разные организации, и одни часто противоречили другим. К концу 1934 года один социал-демократ описал ситуацию самыми резкими словами: «Мы практически потеряли все, что было достигнуто учителями за целое столетие. Осталась только внешняя оболочка; здания школ, учителя, ученики — все это на месте, но ушла душа и вся внутренняя организация. Их намеренно разрушили сверху. Теперь нельзя уже и думать о правильных методах работы в школах или о свободном образовании. Их место заняли зубрежка и побои, предписанные сверху методы работы и малодушно урезанные учебные материалы. Вместо свободы образования у нас остались узколобое наблюдение за школами и слежка за учителями и учениками. Учителям и ученикам не разрешают никаких свободных высказываний, никакого внутреннего, личностного сочувствия. Все это вытеснили военный дух и муштровка» [674] Там же, 1 (1934), 568. .

В каждой школе, как правило, был один или два фанатичных нациста, которые хотели любой ценой донести на своих коллег, если они высказывали неортодоксальные идеи. Самые убежденные из них даже открыто предупреждали коллег, что будут вынуждены донести на них, если они скажут что-либо неподобающее. Учительской комнаты все стали избегать, вместо того чтобы вести там живые интеллектуальные дискуссии. В Бремене сообщали об одном учителе, который «резкими словами критикует то, что принимаемые им решения не конфиденциальны, то, что пишутся анонимные письма, а иногда их даже отправляют в политическую полицию», и призывает остановить «оскорбление чести и позорные доносы», так он обрисовал мрачную картину атмосферы, царящей в учительских комнатах национальных школ [675] Там же, II (1935), 202; Wissmann, Es war eben unsere Schulzeit, 173. . Комитеты по управлению школой, родительские комитеты из демократических организаций превратились в контролирующие органы; с 1936 года директором больше не мог стать кто-то из сотрудников школы, их присылали со стороны [676] Behnken (ed.) Deutschland-Berichte, IV (1937), 1048-9; Rossmeissl, «Ganz Deutschland», 47-50. . Это еще более усилило введенный в 1934 году принцип лидерства, директор теперь был «вождем» школы, учителя — его «свитой», они больше никак не могли влиять на управление школой, а просто должны были принимать присылаемые сверху указы [677] Eilers, Die nationalsozialistische Schulpolitik, 54-66. . Во многих школах учителям также приходилось мириться с присутствием старых штурмовиков, которые нанимались туда охранниками или даже на руководящие должности [678] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, I (1934), 567-74. . В каждой школе в помощь учителю назначались два или три «ассистента»; многим учителям не нравилось их постоянное присутствие в классе, так как они разглядели в них политических шпионов. Большинство из них не были подготовлены к такой работе, а многие вообще не имели образования. О том, как они вмешивались в учебный процесс со своей идеологией, стали ходить легенды. «Школьный ассистент, — шутили учителя между собой, — как аппендикс, бесполезен и легко воспаляется!» [679] Там же, 111 (1936), 192.