Геннадий Веревкин - Заметки краеведа в третьем поколении

Прошло несколько месяцев. Я ехал с березовскими мимо Бушмаков, и мне, сказали, что одна семья уехала, другая на днях уедет, и деревня будет вычеркнута из числа населенных пунктов Березовского сельсовета. Хозяин сидел на крыльце избы, и я решил с ним поговорить.

О драке речи не заводил. По названию деревни, по некоторым чертам быта и манер, как теперь говорят — по менталитету, хорошо зная население округа, я видел, что жители Бушмаков — инородное тело в березовской среде. Повел разговор, откуда родом его предки, а он сказать ничего не мог. Спросил об обычаях, характерных только для их деревни, собеседник вспомнил: «В праздники главы семей носили красные шапки, но только когда мы одни были, приезжих в деревне не было. Но это давно было, в 1920-х годах. Потом этот обычай отошел, а красная шапка деда где-то на полатях лежит», И вынес мне старую, почти рассыпающуюся красную шапку. Я обомлел. Ждал всего, только не этого! Так вот кто вы! Как же вас искали!

Это было хорошо мне известно еще с детства, с посещения в 1951 г. Третьяковской галереи по картине Сурикова «Утро стрелецкой казни». Шапка московского стрельца.

Полурегулярное стрелецкое воинство несло военную службу в XVII веке, в Москве они имели несколько слобод. Историк И. М. Иванов пишет: «Случалось, что стрельцы по самым ничтожным поводам шли войной друг на друга, тогда на мирных улицах и площадях Первопрестольной разыгрывались настоящие сражения с рукопашной схваткой и стрельбой из ружей и пушек, стрельчихи были непременными участницами этих битв». Вот это место я читал когда-то, после всего выше мной рассказанного комментировать эту цитату излишне. Буйный нрав стрельцов использовали политиканы той поры, подпаивая, подкупая, обманывая, поднимали на бунты, против молодого Петра I. Им делали уступки, они успокаивались и снова бунтовали.

А. С. Пушкин

В 1698 г. царь был за границей, стрельцы подняли свой последний бунт, его подавили. Петр I мчался домой без остановок, но впереди летела молва, что расправа будет страшней, царь обещал уничтожить физически всех стрельцов.

На картине Сурикова только часть жуткой расправы: стрельцов и вешали на кремлевской стене, и рубили головы, и четвертовали. Но часть стрельцов с семьями успела убежать. Одни — в леса, благо они начинались тогда на нынешнем Садовом кольце, другие — на лодках по Москва-реке, Оке, Волге до Камы.

Берега Камы были тогда слабо заселены. Перми и многих нынешних городов не было в помине, на притоках и протоках обитали бесчисленные шайки «камской вольницы», часть стрельцов влилась в них. Шпики Петра выспрашивали жителей прикамских деревень о лодках со стрельцами. Их видели около Осы, часть зашла в Чусовую и Сылву, жители Пыскора сообщили, что лодки заплыли в речку Лысьва, на севере, в районе Сыпача. Обшарили все берега Лысьвы: стрельцы как в воду канули.

В 1725 г. один крестьянин донес осинскому воеводе Немкову, что знает, где живут стрельцы. Была послана воинская команда, деревню сожгли, а люди, готовые к опасности, успели убежать и снова исчезли. Вскоре Петр I умирает. Началась эпоха кровавых дворцовых переворотов, борьба в аристократических верхах, о стрельцах забыли, розыск был прекращен.

А «искать» их стали в XIX и XX веках историки Прикамья, но результат был такой же, как у петровских сыщиков. Потомки стрельцов или забыли, или продолжали скрывать свое происхождение.

Интересовался ими и Мельников-Печерский, живший в Перми в 1840–1842 гг., много ездивший по краю и бывший в нашем Усолье. В романе «В лесах» он пишет: «Где, в каких лесах, в каких пустынях дожили свой век старики? В каких обителях вечный сон смежил их очи? На склоне ли Уральских гор иль между Осинскими сходцами, поселившихся в обширных, не изведанных еще лесах. Они живут не только в разбросанных по лесу зимницах, но иногда целыми деревеньками, не зная ни ревизий, ни податей и никаких повинностей».

В 1929 г. молодой тогда писатель Юрий Арбат нашел следы стрельцов в Коми-Пермяцком округе и посвятил им главу своей книги «Сорок памятных зарубок».

Но вернемся в Бушмаки. Своей фразой я сильно испугал собеседника, Он спрашивает: «Кто искал? А сейчас не ищут?» Я еле успокоил его, сказав, что сейчас их никто не ищет, перестали искать 300 лет назад, что-то говорили о Петре I, о стрельцах, но с его начальным образованием он мало что понял. Показать бы репродукции картин Сурикова, но, наверное, напугал бы еще больше. Анна Ахматова считала это самым страшным в истории России, и когда надо было показать ужасы 1937 года, писала:

Успокоить мужика до конца я не смог, слишком сильно в челах сидел страх, и при расставании он испуганно смотрел на меня, так крепко сжимал красную шапку, что я не решился попросить ее. Теперь он ее никому и никогда не покажет.

Теперь можно представить путь стрельцов. По Лысьве они поднимались, сколько могли, потом через леса, болота — дорог и поселений не было в помине, 10 км прошли до Сырьи, переправились и еще 4 км в лес, тут и обосновались. Никакие шпики найти их не могли.

Русские здесь подвились лет через 50–70, когда о петровской эпохе все забыли.

Лодки ушли по Сылве, следы неожиданно нашли недавно ученые филологи Пермского пединститута, составляя словарь пермских говоров, в деревне Ключики Ординского района одна крестьянка употребила слово «бушма». Не знай всей истории, рассказанный мною, они восприняли это как курьез и включили в словарь без пояснений и объяснений.

Закончить хочется словами Х. К. Андерсена: «Эпохи и поколения человеческие должны сменяться и исчезать, от них остаются лишь миниатюрные отражения, заключенные в рамки слова, которые плывут по потоку вечности, словно цветы Лотоса, говоря нам, что все эти поколения людей действительно жили». («Муза нового века»).

На западной стороне Соборной площади Усолья видны руины старого особняка. На них мало кто обращает внимание, слишком они не привлекательны, никакой в них нет таинственности, загадочности. В темное время суток и в лунные ночи они страшны. В этом унылом месте особенно слышен свист ветра в проемах окон. А зимой на белом снегу остатки красных кирпичных стен кажутся пятнами крови. Наверное, только от нехорошего человека мог остаться такой жуткий материальный след. Человек этот — хозяйка дома, княгиня Варвара Петровна Бутера ди Радали. Отец ее, князь Шаховской, получил соляные промыслы, самые южные в Усолье, в качестве приданого жены в конце XVIII века.

Варвара Петровна пережила трех мужей. В 1816 году она в возрасте 20 лет выходит замуж за графа Павла Андреевича Шувалова, отважного военачальника, участника суворовского похода через Альпы. Хотя муж был вдвое старше, жили они хорошо, имели двух сыновей, но после семи лет семейной жизни граф умирает. Через три года Варвара Петровна вторично выходит замуж за церемониймейстера двора графа Пьера Амедем-Чарльза-Жюля-Адольфа Полье, швейцарского француза. Современники писали, что у них была страстная любовь. Но счастье влюбленных было недолгим. В 1830 году Полье умер. Вдова была безутешна, сама не хотела жить, поселилась в Парголове под Петербургом, никого не принимала и каждый день в течение года ходила на могилу мужа. Но нашелся живой утешитель.