Юлия Кантор - Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

Увы, отделы Народного образования на местах в подавляющем большинстве случаев должного внимания на закрытие музеев не обращали – не до того было. В тыловых районах музейные помещения освобождались в спешке, фондовые коллекции не только не консервировались, но зачастую даже не упаковывались, сносились в случайные помещения. Так было, например, в Тюмени, где «…экспонаты музея были свалены в кучу в совершенно не пригодный склад для хранения, вследствие чего большая часть экспонатов была утеряна и попорчена» [332] Симкин М. П. Советские музеи в период Великой Отечественной войны: сб. науч. тр. // Труды научно-исследовательского института музееведения. Вып. II. М., 1961. С. 178. . О состоянии фондов законсервированного музея в Сарапуле можно судить по отчету директора музея-хранилища ленинградских дворцов М. А. Легздайна о работе за 1942 г. К числу недостатков он относил «нахождение в одном здании с хранилищем законсервированного краеведческого музея УАССР, музейные фонды которого хранятся в преступных условиях и являются угрозой для нормального хранения ленинградских музеев» [333] ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 3015. Л. 195. . (В 1943 г. Наркомат просвещения УАССР, пытаясь найти выход из создавшегося положения, решил передать фонды республиканского музея Удмуртской АССР в ведение дирекции ленинградских дворцов-музеев. Однако Наркомпрос РСФСР в лице заместителя Наркома просвещения Н. Ф. Гаврилова решительно воспротивился этому.) Такие примеры, к сожалению, типичны для того положения, в каком оказались выселенные музеи.

Отметим, что Наркомпрос РСФСР и в 1942 г., и позднее пытался добиться возвращения прежних помещений местным музеям и возобновления их деятельности. Но в подавляющем большинстве случаев в 1943–1944 гг. безуспешно [334] Там же. Д. 2749. Л. 46; Д. 3014. Л. 39; Д. 3015. Л. 190; Д. 3016. Л. 60, 74, 75. . Так, несмотря на неоднократные обращения НКП РСФСР в Наркомат просвещения Чувашской АССР республиканский краеведческий музей полностью не был восстановлен и в сентябре 1943 г., а его работа оценивалась как крайне неудовлетворительная [335] Там же. Д. 3016. Л. 39. .

В сентябре 1941 г. Наркомпрос РСФСР предпринял некоторые усилия для восстановления музейной сети. К сожалению, приказы №№ 656 и 675, принятые им в этот период, документы, принятые им «вслед», не гарантировали музеи от консервации и закрытия. В октябре 1941 г. вынужденно перестал работать Ульяновский краеведческий музей. Его директор П. А. Краденов 12 ноября 1941 г. сообщал в Наркомпрос: «17-го октября текущего года Особое совещание при Ульяновском горисполкоме вынесло решение о передаче здания Ульяновского краеведческого и художественного музея под помещение Наркомата Внешней Торговли, причем в решении Особого совещания не было указано, какое помещение предоставляется под музей». Только 22 октября было принято решение Президиума горисполкома об оставлении за музеем подвала, склада и двух комнат под фонды – помещения были сухие, но неотапливаемые. Работа музея была свернута [336] Там же. Оп. 70. Д. 1149. Л. 13. . Приказами Наркомпроса РСФСР в Москве в ноябре – декабре 1941 г. были временно законсервированы Дарвиновский музей, Музей народов СССР, Государственный Биологический музей им. К. А. Тимирязева и др. [337] Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 205.

Народный комиссариат просвещения РСФСР, основной проводник государственной политики в области музейного дела в Российской Федерации, как показывают примеры, порой издавал нормативные акты вынужденно, исходя из экстренных потребностей, не проводя (и не имея такой возможности в чрезвычайных условиях начала войны) анализа возможных последствий. Примером тому являются его распоряжения, отданные органам народного образования на местах в июле 1941 г. о свертывании экспозиций и консервации фондов музеев в связи с сокращением финансирования. Таким же поспешным было и его директивное письмо от 7 августа 1941 г. за № Н-20 об изъятии из музеев предметов из драгоценных металлов и драгоценных камней, не имеющих художественного и исторического значения [338] ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2697. Л. 27. . Оно родилось под давлением Наркомфина СССР, из которого в Наркомпрос РСФСР поступило 1 августа 1941 г. сообщение о том, что «в целях упорядочения поступления, учета, хранения и использования экспонатов из драгоценных металлов Наркомфином Союза ССР предложено местным финансовым органам немедленно организовать экспертизу имеющихся в музеях предметов из драгоценных металлов и драгоценных камней с тем, чтобы те из указанных предметов, которые не имеют музейного или исторического значения, были изъяты и переданы Управлению драгоценных металлов НКФ СССР» [339] Там же. Л. 22. . При этом, по мнению Наркомата финансов, нахождение того или иного музейного предмета на протяжении длительного времени в запаснике уже являлось основанием для его изъятия [340] Там же. . Уведомляя Наркомпрос РСФСР о намерениях своего ведомства, заместитель Наркома финансов Ф. Урюпин предложил ему включить в состав экспертных комиссий представителей местных органов народного образования, о чем Н. Ф. Гаврилов в письме от 7 августа 1941 г. отдает последним соответствующие распоряжения. К чему приведет деятельность комиссий НКФ СССР, нетрудно было догадаться, ибо у отделов народного образования и местных музеев в подавляющем большинстве случаев не было квалифицированных и авторитетных специалистов, способных противостоять натиску финансовых органов. В Народном комиссариате просвещения РСФСР, по-видимому, сознавали это и потому сделали определенную попытку защитить интересы музеев, указав, что «передачу отобранных экспертизой предметов финансовым органам можно производить только после утверждения Наркомпросом РСФСР списка передаваемых предметов» [341] Там же. Л. 27. , который следует направлять в Киров (куда эвакуировался Наркомпрос) [342] Там же. Д. 2750. Л. 20. . Но по существу предложенных Наркоматом финансов критериев отбора ценностей из музеев НКП РСФСР не возразил. Увы, финорганы не ждали утвержденных актов, а начали сразу же забирать предметы из драгоценных металлов, в том числе и имеющие музейное значение [343] Там же. Д. 2697. Л. 61; Д. 2749. Л. 93. . В Калмыкии, например, такое изъятие и вовсе было произведено 2 августа 1941 г., т. е. до получения музеем каких-либо директив от Наркомпроса [344] Калмыкия в Великой Отечественной войне 1941–1945: документы и материалы. Элиста, 1966. С. 41. . Послевоенная судьба многих экспонатов, переданных Наркомфину, не выяснена до сих пор.

После того как были вывезены в тыл фонды музеев, которым угрожала опасность оказаться в руках оккупантов или погибнуть от бомб и снарядов, на повестку дня встал другой не менее важный вопрос: об организации хранения эвакуированных материалов. Положение осложнялось тем, что в городах, выделенных для размещения временных фондохранилищ, практически не было свободных помещений. Эвакуированные музейные ценности, как правило, размещали в зданиях местных музеев за счет уплотнения их запасников, а также частичного или полного закрытия экспозиций, в ряде случаев и музеев в целом. Так, в Свердловске были закрыты Картинная галерея и Антирелигиозный музей, а их каменные дома отданы Филиалу Эрмитажа (об уральской эрмитажной «одиссее» подробно будет рассказано далее). В Сарапуле хранилище ленинградских дворцов находилось, как уже упоминалось, в здании законсервированного краеведческого музея. В Молотовском областном художественном музее разместились Государственный Русский музей и частично Государственная Третьяковская галерея (эвакуированные из Москвы) [345] Балтун П. К. Русский музей: эвакуация, блокада, восстановление. М., 1981. С. 44. .