Юлия Кантор - Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

В мае 1943 г. верховное командование вермахта запрашивало Штаб Розенберга о факте передачи предметов из музея в ведение главной рабочей группы «Украина». В этом списке указывалось 125 единиц [644] Там же. С. 361. . 19 июля 1943 г. местонахождение предметов из Таганрогского музея стало известно Штабу Розенберга. А в июле «таганрогские трофеи» попали в Берлин. Согласно акту изъятия от 27 августа 1943 г., оккупационные власти еще раз произвели масштабный рейд по музейным фондам. В это время было взято 10 картин, среди которых полотна И. И. Айвазовского, Н. П. Богданова-Бельского, В. Д. Поленова [645] Там же. С. 362–363. .

Характерно, что и из этого музея немцы увезли и брали для личного пользования преимущественно старинные русские вещи, рассматривая их как «сувениры». 4 августа 1943 г. газета «Известия» опубликовала статью «Немецкие варвары разграбили музей в Таганроге»: «В двенадцати отделах Таганрогского музея были собраны редчайшие экспонаты, относящиеся к истории нашей Родины и русского народа. В музее хранились оригинальные полотна, написанные русскими художниками Маковским, Шишкиным, Прянишниковым и др., а также образцы древнего оружия, фарфоровой посуды и т. д. Сейчас музей пуст – все самое древнее разграблено и увезено в Германию» [646] Известия: газета. 1943. 04 сентября. .

Ситуация в Пятигорске, занятом вермахтом 9 августа 1942 г., очень напоминала положение в Алупке (см. выше), да и во многих городах, куда оккупанты вошли позже, чем их оставили советские войска. Одного дня безвластия хватило для расхищения музейных экспонатов мародерами из местного населения. Через несколько дней после захвата Пятигорска частями танковой армии фельдмаршала Клейста оккупационные власти оповестили жителей города о новых порядках. Разумеется, они не могли не коснуться такого важного в идеологическом плане учреждения, как Пятигорский краеведческий музей. В течение полутора месяцев сотрудники музея продолжали работу по заданию немецкой администрации, которую представлял обер-лейтенант Й. Витте, «куратор» всех кавказских музеев. Они восстанавливали экспозиции и залы музея, но без отделов истории и социалистического строительства. В начале октября 1942 г. музей был открыт [647] Савенко С. Н., Чегутаева Л. Ф. Для оккупантов работать не станем // Музейный фронт Великой Отечественной. М., Гелиос АРВ, 2014. С. 440–441. . Осенью в Пятигорске появилась группа германских специалистов, занимавшихся археологией, древней историей, этнографией и языкознанием. Они экстренно отбирали экспонаты для «эвакуации» в рейх – к этому моменту советские войска закончили окружение 60-й армии вермахта под Сталинградом, и стало очевидно, что господство оккупантов и на Кавказе подходит к концу. Информации о судьбе вывезенного нацистами и их приспешниками из этого музея нет. Кавказ, где к концу 1942 г. ситуация была более безопасной, чем на юге, в регионах, близких к Сталинграду, становился перевалочным пунктом для вывоза нацистами водным путем реликвий музеев из других регионов.

Директор пятигорского дома-музея м. Ю. лермонтоваЕ. И. Яковкина вспоминала: «Зимой 1942 г., когда начался разгром фашистских армий под Сталинградом, когда части Советской Армии перешли на Кавказе в развернутое наступление и начали теснить врага, фашисты закрыли “Домик” для посетителей. 20 декабря в него были внесены ящики с экспонатами ростовскогомузея изобразительных искусств. Здесь были полотна Крамского, Боровиковского, Сурикова, Айвазовского, Поленова, работы выдающихся советских художников. Начался “просмотр”, вернее, разграбление картин. В музей явился фашистский генерал Макензен и отобрал несколько картин лично для себя. Приходили, держа в руках справочники о русской живописи, офицеры чинами поменьше. Каждый выбирал, что хотел» [648] Юрченко Т. И. «Уж постоим мы головою за родину свою!» // Музейный фронт Великой Отечественной. М., 2014. С. 432. . (В общей сутолоке сотрудники музея, рискуя жизнью, смогли вынести несколько небольших полотен и предметов декоративно-прикладного искусства из музея и спрятать их до прихода советских войск.) Именно резкое ухудшение положения дел на фронте лишило нацистское командование скоординированности и четкости официальных грабительских действий. И – открыло дорогу для абсолютно неконтролируемого мародерства. А 8 января к лермонтовской усадьбе подъехал грузовик для погрузки экспонатов Ростовского музея и отправки их в Германию. Дальнейшая судьба их неизвестна [649] Там же. .

В январе 1943 г. опасности подверся и сам Дом-музей. От гибели – музей отступавшие оккупанты намеревались поджечь – его спас бывший научный сотрудник, а во время войны… полицай О. П. Попов. «10 января около 5 часов вечера в ворота музея громко постучали… и во двор ввалился сильно подвыпивший полицай с каким-то свертком под мышкой. <���…> “Мне поручено поджечь музей”. <���…> Попытки убедить его, что “Домик” – памятник великому русскому поэту были тщетны… Положение спас О. П. Попов. Указывая на отъезжавшую на улице немецкую машину, он заявил, что музей немцами заминирован, он оставлен здесь для охраны, и пребывание посторонних лиц на этой территории запрещено» [650] Там же. С. 432–433. . О. П. Попов на фронт не попал из-за плохого зрения и в оккупированном Пятигорске оказался перед сложным выбором: ехать на работы в Германию, оставив жену и маленького ребенка, или остаться служить в местной полиции. Остался. По свидетельствам коллег, многим помог избежать депортации в Германию, при перманентных регистрациях населения помогал землякам скрыть членство в партии и комсомоле и прочие «неблагонадежные» для нацистов штрихи биографии, чреватые карательными мерами. В 1947 г. он был обвинен в сотрудничестве с немцами, осужден и девять лет провел в Воркутинских шахтах. (Реабилитирован посмертно в 2000 г.) [651] Там же. С. 433.

Вектор истории движения искусства, вывезенного из нашей страны во время Второй мировой войны (значительная часть его либо была варварски уничтожена, либо бесследно исчезла), вел с востока на запад, из России и других стран в Третий рейх. И это непререкаемое обстоятельство не имеет срока давности.

«Мы, вернувшие миру тысячи занятых оккупантами городов… за то мы дрались, чтобы все вернуть, все, что у нас отнято фашистами. У нас создавалась красота, от утраты которой человечество всего мира чувствует себя беднее. Мы ее и должны воссоздать. Наши прекрасные дворцы изранены, они ждут нас… То, что уцелело – это же все живое! Раненое, но живое! Надо только ничему не дать затеряться и погибнуть. И спасать, спасать сегодня, не дожидаясь конца войны! Засучив рукава работать, чтобы сохранить то, что уцелело, восстановить то, что пострадало, вернуть человечеству всего мира то, что заставит человечество чувствовать себя богаче… Восстановим и то, что исчезло» [652] Зеленова А. И. Статьи. Воспоминания. Письма. СПб., 2006. С. 261. , – эти яростно отчаянные и одновременно мужественно гуманистичные слова знаменитого ленинградского архитектора-фронтовика, Ф. Ф. Олейника, сказанные в январе 1944 г., являются своего рода «эпиграфом» к невероятно трудной, но в высшем смысле необходимой деятельности по воссозданию утраченных шедевров культурного наследия России.