Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Переписку с Лениным и заграничным ЦК затруднила начавшаяся война. В какой-то период, похоже, связь совсем прервалась. Сохранилось письмо (короткая открытка) Сталина Зиновьеву от 20 мая 1914 г. (см. док. 38). 23 июня 1914 г. Енисейское ГЖУ сообщило в Департамент полиции, что одним из получателей издававшейся за границей газеты «Знамя труда» является Иосиф Джугашвили (см. док. 48). В 1915 г. нечастые контакты с Лениным поддерживались через Сурена Спандаряна, существует пара их со Сталиным совместных писем, написанных во время наездов Сталина в Монастырское (см. док. 53, 61). Были еще контакты через Сергея Аллилуева, с которым Сталин поддерживал переписку (см. док. 49, 50).

В конце июля 1915 г. Ленин в записке к Зиновьеву спрашивал: «Не помните ли фамилии Кобы?», в августе написал В.А. Карпинскому, что «Коба прислал привет и сообщение, что здоров», в ноябре снова просил, теперь уже Карпинского, узнать фамилию Кобы («Иосиф Дж……?? мы забыли»), прибавляя, что это «Очень важно!!» [770]. Недоброжелатели Сталина усматривали в этом доказательство того, что Ленин Сталина почти не знал, Сталин не играл заметной роли в партии и все его заслуги вымышлены задним числом. Очевидно, однако, что Ленин прекрасно знал Кобу, Ивановича, Васильева и Ваську, а к фамилии Джугашвили просто никогда не обращался. Теперь же она понадобилась, чтобы послать ему в ссылку письмо. 10 ноября 1915 г. в общем со Спандаряном письме Сталин отвечал на предложение Ленина написать еще одну статью о национальном вопросе (см. док. 61). В феврале 1916 г. он излагал в письме к Каменеву план статьи, которая «скоро будет готова», сообщал, что пишет и вторую статью о национальном вопросе, и предлагал составить из них сборник (см. док. 63). Однако текстов этих, как и написанной годом ранее в Костино статьи, нет.

Впрочем, в том же письме от 10 ноября 1915 г. Сталин жаловался, что писать невозможно: «Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? Что касается нац. вопроса, не только «научных трудов» по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходящих в Москве паршивых «национальных проблем» не могу выписать за недостатком денег. Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся, а делать нечего» (см. док. 61). На этом фоне совершенной неправдой выглядит рассказ В. Швейцер о том, как она со Спандаряном однажды зимой ездила в гости к Сталину в Курейку. В жилище Сталина, по ее словам, «в самой обстановке комнаты чувствовалось, как напряженно работали мысли Сталина, нисколько в то время не отрываясь от реальных условий окружающей жизни. Стол был завален книгами и большими пачками газет, а в углу на веревке висели разные снасти, рыболовные и охотничьи, собственного изделия» [771]. Доверия здесь заслуживает только сообщение о рыболовных снастях. Книг и газет, как признавался сам Иосиф Джугашвили, у него было очень мало. Равным образом очень осторожно следует относиться и к рассказам жителей Курейки о том, что Сталин «читал много, а все больше писал. Накопит целую стопку листов писанных, спрячет» [772].

Немногочисленные письма Сталина туруханского периода содержат повторяющиеся просьбы прислать книги, журналы, а также что-нибудь для чтения на английском и французском языках, которые он, как и в предыдущих ссылках, пытался изучать (см. док. 26, 38, 55). Неясно, получал ли он что-то из просимого, но откликов на запрошенные книги в его письмах нет, а повторение просьб косвенно указывает, что он их не получал.

В феврале 1915 г. среди агентурных сообщений, полученных в Пермском ГЖУ, появились сведения, будто в Иркутске ссыльные издают два журнала («Сибирский журнал» и «Сибирское обозрение») «антимилитаристического направления; в них подчеркивается классовый характер войны, обсуждается позиция германских, французских и английских социалистов и выдвигается очередной лозунг – требование заключения мира и создания соединенных штатов Европы». Среди авторов были названы Ф. Дан, бывший редактор «Правды» и член ЦК К. Сталин, а также предположительно Квирилелли – «правдист кавказец Павел Сакварелидзе» [773]. Нет сведений о связи Джугашвили с иркутскими ссыльными, и невозможно утверждать, что он хотя бы знал о существовании их журналов, возможно, его именем (как и именем трудно совместимого с ним Ф.Дана) воспользовались для доказательства солидности предприятия. Да и новости о войне и об откликах на нее Сталин если и имел, то скудные и с большим запозданием. Свердлов в письме от 2 октября 1914 г. рассказывал жене, что в Монастырском «проявляют некоторый интерес к войне», но исключительно в связи с падением цен на пушнину [774]. В Курейке, наверное, новостей было и того меньше.

Отделенный двумя сотнями верст от колонии ссыльных в Монастырском, Иосиф Джугашвили редко принимал участие в их общих мероприятиях, собраниях и дискуссиях. Возможно, отчуждение и прохладность были взаимными. Известно, что он участвовал во встрече с прибывшими в Туруханский край летом 1915 г. ссыльными, бывшими депутатами IV Государственной думы: столь хорошо знакомыми Сталину Бадаевым, Петровским, Мурановым, Самойловым, Шаговым (см. док. 56, 57, 58, 60), виделся с оказавшимся там же в ссылке В. Л. Бурцевым [775](которого, вполне вероятно, захотел расспросить о деле Малиновского, чьим разоблачением Бурцев занимался), а также подписал коллективное приветственное письмо в возобновившийся журнал «Вопросы страхования» (см. док. 65, 66). Он держался несколько поодаль от прочих ссыльных и, кажется, вполне втянулся в простую жизнь в Курейке с охотой, рыбалкой, плаванием на лодке и забвением культурных и интеллектуальных интересов. Примечательно, например, что подписи Джугашвили нет на коллективном ходатайстве туруханских ссыльных, в том числе Свердлова и Голощекина, об увеличении размеров казенного пособия (15 рублей в месяц) в связи с выросшими с начала войны ценами [776].

В сообществе ссыльных обычны были разного рода склоки и дрязги, зачастую подаваемые как принципиальность. Поскольку рассказывать о них бывшие ссыльные не любили и избегали, в мемуаристику сведения о такого рода происшествиях попадали лишь изредка. Всякий раз это проблема для исследователя: трудно решить, что действительно имело место, что является позднейшей фантазией, запоздалым сведением счетов или угодничеством перед политической конъюнктурой, а что драгоценным признанием, показывающим истинное положение дел. Большевистские мемуаристы имели склонность задним числом переписывать события. Забавно, что в некоторых случаях именно поэтому можно прийти к выводу о том, что было, а чего не было, так как логика этого переписывания полностью зависима от политической конъюнктуры, но не вполне последовательна.